Северный Надор, г. Руксу, 379 года К.С., 23-ый день Весенних Молний
Луиза Кредон перебирала свои немногочисленные платья. Бессмысленное занятие, но надо отвлечь себя хоть чем-то от грустных мыслей. Через неделю ее свадьба. Три дня назад граф Крединьи привел в их дом толстого краснолицего офицера и просто сказал:
- Луиза, это Арнольд Арамона. Он попросил у меня твоей руки и я дал согласие на ваш брак. Надеюсь, вы будете счастливы.
Вот так. За нее опять решили. Маменька всегда сама выбирала дочери уродливые платья в оборочках, а отец выбрал жениха, не менее отвратительного. Впрочем, а на что еще ей рассчитывать? И вообще, надо сказать спасибо, что позаботились, а иначе оставаться ей старой девой до скончания века.
Но все-таки как страшно и противно идти в чужой дом, к человеку, которого увидела только раз и уже успела испытать отвращение. А ведь это теперь навсегда. Что, кончилась твоя молодость, Луиза? Пусть и не такая беззаботная, но свободная и только твоя. Как там Дидерих писал? «И нежная дева мне юность свою отдала». Видать, не хватило нежности, вот никто и не прельстился.
Вдруг отчего-то к горлу подступили слезы, злые, горькие, и Луиза уткнулась лицом в пахнущие сухой лавандой тряпки. С детства она все про себя знала, что некрасива и бедна, что не заглядится на нее проезжий рыцарь, и быть ей старой девой или женой вот такого Арамоны. Да только это не мешало все равно мечтать о рыцаре, который подхватит в седло бедную девушку и увезет далеко-далеко. Ну что ж ты плачешь теперь, дура? Сама виновата, надо было еще в детстве перестать верить в сказки. Луиза вздохнула, утерла лицо и поднялась с пола.
И вдруг ахнула от изумления: через распахнутое окно в комнату неторопливо, даже царственно, вплывало небольшое облачко. Белое, мягкое и как будто живое. Облако замерло невдалеке от девушки, чуть покачиваясь в воздухе. От него пахло влагой и чем-то свежим, холодным, чуть горьковатым. Луиза несмело протянула руку и коснулась облака. В первую секунду показалось, что это просто туман, но потом под ладонью что мягко спружинило и ответило теплым ветерком в лицо. Луиза рассмеялась. Это что же, с ней облако здоровается? А странный гость тем временем подплыл ближе, словно намекая: садись на меня. А почему бы и нет. Девушка осторожно оперлась руками о мягкую, похожую на вату поверхность, и села. И тут же облако разрослось, превращаясь в огромную мягкую перину. Затем поднялось и медленно закружило по комнате. Вот так чудеса! Вдруг облако вместе с Луизой выплыло в окно и поднялось над домами.
И ничуть не страшно! Зато интересно, куда же облако ее несет? Уж не рыцарь ли из девичьих мечтаний прислал его за своей возлюбленной, усмехнулась Луиза. А облачко между тем взмывало все выше, вот уже город и окрестности остались далеко внизу, покрытые белой пеленой. И ощущение полета было совершенно невероятным! Совершенно как во сне, когда кажется, что ты летишь, словно птица.
Сложно было сказать точно, сколько продолжалось ее путешествие, потому что небо оставалось неизменным, а плотные облака внизу совершенно закрывали землю. Но наконец облачко стало спускаться. Луиза увидела темно-синюю гладь, сливающуюся с горизонтом, вновь ощутила резковатый запах свежести и поняла, что это море. Настоящее море! Где же она очутилась? Но вот показался берег. Все ближе, вот уже можно различить бухту, виднеются мачты кораблей. А дальше город и замок на холме, утопающий в солнце и зелени. Неужто они и правда летят туда? Но ее облачко вдруг словно передумало и, медленно обогнув замок, свернуло в сторону, снова направляясь к берегу. Луиза слегка разочарованно вздохнула, но продолжала всматриваться в открывающиеся взгляду картины. Навстречу вдоль берега моря скакали два всадника, взметая тучи брызг. Они приближались, и стало возможным их разглядеть. Двое юношей в одинаковых белых распахнутых на груди рубашках. Тот, что вырвался вперед, смеется и оглядывается на своего товарища, откидывая с лица смоляную прядь. Но вот всадники промчались и остались позади, а облако вновь стало подниматься над морем.
Луиза подняла лицо и поморщилась, - все тело затекло. Что же это, она уснула прямо на полу возле сундука, разрыдавшись в куче тряпок? Ну и дела! Хорошо, маменька не видела. Девушка поднялась на ноги, в лицо дохнул весенний ветерок и она неожиданно улыбнулась, до мелочей вспомнив свой сон. И почему-то от этого воспоминания на душе стало тепло-тепло, как будто оно обещало что-то очень хорошее.
Алвасете, 399 года К.С. 9-й день Осенних Ветров
- Луиза, Сель опять встала с постели, а она всю ночь кашляла! – Айрис влетела в комнату, подобно урагану.
В дороге Селина простыла и уже три дня никак не могла поправиться, несмотря на тщательный уход. Айрис почти не отходила от подруги и отказывалась ехать на прогулку, пока та не поправится. Луиза поднялась и пошла на кухню, попросить Кончиту приготовить еще отвара.
Все происходящее было похоже на сказку, и, идя по коридору, она украдкой касалась рукой стены, будто опасаясь, что та исчезнет. Алвасете. Сколько раз она мысленно произносила это слово, стараясь представить гранатовые рощи и солнце, поднимающееся из воды, а теперь красивые слова стали окружающей реальностью.
На кухне стоял запах готовящегося обеда, свежесваренного шадди и пряных трав. Увидев Луизу, Кончита что-то сказала молоденькой служанке, а сама отерла передником табурет и приглашающе придвинула его к столу.
- Дора Луиса, вкусненького захотелось, или дочке чего?
- Дочке. Кончита, будь добра, завари еще своих травок.
- Еще день, и точно поправится, у нас тут долго не болеют – Кончита поставила горшок на огонь и села рядом с Луизой. В этот момент вернулась девушка с подносом, на котором стоял шадди и целое блюдо маленьких пирожков с острой начинкой – вкусы Луизы Кончита изучила еще в Олларии. Луиза осторожно взяла маленькую фарфоровую чашку и спросила:
- Кончита, а на портрете, что висит в зале внизу, Алваро Алва?
- Он самый, отец соберано Рокэ. Вот, как сейчас помню…
Луизе нравилось болтать с Кончитой вот так, запросто. Вообще, многие слуги в доме довольно сносно говорили на талиг и с удовольствием отвечали на вопросы Луизы, для которой многое здесь было внове. А Кончита, помимо всего, почти каждый разговор сводила к рассказу о соберано. Луиза каждый раз старательно прятала улыбку, а сама, как губка, впитывала эти истории.
- И вот приехал к соберано Алваро какой-то рэй, уж не помню, как его звали, а с собой привез дочку свою. Видно, надеялся ее за дора Росио просватать. Дочка-то, даром что красавица, а только нашему дору не под стать была. Соберано с рэем о делах говорить стали, а дору пришлось девицу развлекать, - тут Кончита прервала свой рассказ, сняла с огня горшок, процедила отвар и позвала:
- Лола, поди, отнеси дорите Селине. О чем это я? Ах, да. Повел, значит, дор Росио эту красавицу по саду гулять. А та вздыхает, глаза закатывает, в общем, все, как по женской науке положено, - Кончита хитро подмигнула и подлила Луизе еще шадди, - да только дор наш все эти ее ужимки сразу разгадал. И говорит: «Сударыня, а вы любите приключения?» Та, конечно, головой закивала, защебетала, а дор Росио ее взял под руку, и на конюшню. Оседлал коня, вскочил и девицу перед собой посадил. Та зарделась, как розочка, уж не знаю, о чем размечталась. И вот, прошел час, другой, возвращаются они, а у девицы личико позеленело, как тот салат, идет, еле ноги переставляет, только что не стонет, а дор Росио ее за ручку держит и с сочувствием так говорит: «Сударыня, я, право, и не думал, что вас так укачает. В следующий раз вы такого не испытаете, это в первый раз только». А девица на него как глянет, да как бросится к отцу, и говорит: «Ах, папенька, велите экипаж заложить, мне что-то дурно, и дома нас заждались». Распрощались и уехали. А соберано строго так спрашивает: «Что вы сделали с девушкой, маркиз Алвасете?» Дор ему и отвечает: «Она сказала, что любит приключения, и я предложил ей покататься на лодке. Я и подумать не мог, что у нее окажется морская болезнь». А море в тот день неспокойное было, после бури. Соберано тогда долго смеялся, видать не ожидал, что дор Росио все так придумает, что невеста сама сбежит.
Луиза представила лицо бедной девушки и расхохоталась. А потом подумала, что было бы неплохо покататься на лодке, по крайней мере для того, чтобы удостовериться, что сама она морской болезнью не страдает. Почему-то это показалось очень важным.
Алвасете, 399 года К.С. 11-й день Осенних Ветров
На закате особенно слышно, как звенят цикады и шелестит море. Солнце медленно скатывается прямо в воду, отражаясь в ней миллионами серебряных осколков. Солнечная дорожка ослепительно сверкает у самых ног – иди, это же так просто. Но ты знаешь – все обман, лишь тронь ее, и серебро исчезнет. Море живое, это огромный ласковый зверь синего цвета, цвета его глаз. Ты идешь по самой кромке воды, и волны играют с тобой, пытаются поймать за край платья, шепчут что-то на своем языке.
Здесь теплое море, и теплые улыбки на лицах людей. Они смеются и говорят, что у доры Луисы волосы цвета солнца. Здесь не нужно изо дня в день прятаться за маской и можно улыбаться в ответ.
Стены замка заплетают розы, и в сумерках воздух напоен их ароматом. В тенистой беседке прохладно, рядом журчит фонтан. Ты не вышиваешь – опостылевшие пяльцы и иголки остались там, за горными перевалами, ты просто сидишь и слушаешь тишину. Все вокруг наполнено им. Вот мелькнул темный силуэт в окне, послышались быстрые шаги за спиной, - не вы ли это, маркиз Алвасете? Не вы ли, синеокий соберано Кэналлоа?
Подул с моря ветер и унес дневную жару. Вдалеке зазвенел смех, зазвучали низкими голосами гитары. Здесь люди собираются вечерами, чтобы петь и танцевать. Ты не знаешь их языка, но чужие песни завораживают и заставляют сжиматься что-то в груди. Смуглый черноволосый юноша с неистовыми глазами ударяет по струнам, и выступает вперед статная женщина с темно-красной розой в волосах. У нее глубокий, бархатный голос.
Мне нужно, чтоб кто-нибудь был для меня
Незримо стоял за спиной,
Нашептывал тихо на ушко слова.
Заботливой, твердой рукой
За плечи меня обнимал. Целовал
О том ли она поет? Но ты закрываешь глаза, и сердце само подсказывает слова. Ты часто гуляешь у моря одна и украдкой оборачиваешься, когда ветер бросает в лицо соленые брызги, взметает волосы, обнимает за плечи, касается щеки горячим дыханием.
В губы жаркими поцелуями.
Грубо, словно в больных и безумных снах.
Чтобы снова сгорать под ладонями,
Лишь бы только не ведать страх.
Ты не признаешься сама себе в дерзких, недозволенных мечтах. Но в Кэналлоа так сладко засыпать под пение ночных птиц… и сердце заходится каждый раз, когда вновь среди путанных и неясных снов тебе видятся сапфировые глаза и легкая полуулыбка насмешливых губ. И ты шепчешь имя, недоступное как ночное небо, - с нежностью, что никогда не осмелишься выразить.
Я прячусь за словом "сама",
Я просто боюсь полагаться вотще,
Сойти потихоньку с ума,
Не видеть таких очевидных вещей.
Ты зажигаешь свечу и пишешь письма, что никогда не будут отправлены. Ты пишешь, как тебе было трудно. Как страшно было, не за себя – за своих девочек, страшно, что не сможешь уберечь. Как страшно тебе сейчас – за него. Разум говорит, что он далеко, он в безопасности, но сердце шепчет другое. Кто сохранит его в дальней дороге, в кровавом бою? Ты просишь ветер одолжить крылья, чтобы полететь к нему, встать молча за плечом, закрыть, отвести удар. Ты почти не веришь в силу молитв, но все же твердишь: «сбереги его». Ты выводишь слово «люблю» и подносишь письмо к пламени свечи. Ветер подхватывает пепел, но он сохранит твой секрет.
Радость под жаркими поцелуями,
Слабость, словно в больных и безумных снах.
Страстно сгорая опять под ладонями.
Не о том поет красавица в ярком платье, не о твоей беспричинной тревоге звенит гитара. Так отчего же сквозь сомкнутые веки текут слезы, дора Луиса? Отчего ты так боишься алых закатов?
Ночь укрывает синевой Алвасете. Шумит море, и луна заливает светом мраморные башни. Душно, наверное, будет гроза. Ты опускаешь голову на подушку и закрываешь глаза. И вздрагиваешь, когда губы опаляет жаркое дыхание.
«Не бойся…»
Счастье – это не ведать страх.
Алвасете, 399 года К.С. 18-й день Осенних Ветров
Луиза прогуливалась вечером по саду и вдруг услышала голоса, доносившиеся из беседки, увитой диким виноградом и жимолостью. Она осторожно подошла ближе и прислушалась.
- А еще на дне живут морские звезды.
- Звезды? А какие они?
- О, он очень красивые. У них пять лучей, и нет ни глаз, ни ног. Они лежат на дне и питаются тем, что приносит течением. Я слышал две легенды о том, как появились морские звезды, но самую красивую рассказывают у нас на Марикьяре. Я могу рассказать, хотите?
- Да, пожалуйста!
- Но, предупреждаю, это довольно печальная история. Когда-то давно жил на Марикьяре смелый и удачливый моряк, звали его Хорхе. Он ходил в плавание к самым Багряным Землям и ничего не боялся. И была у Хорхе жена, Лючия, прекрасней которой не было во всей округе. Любила она своего мужа больше жизни и очень тосковала, когда он уходил на своем корабле в море. Каждую ночь поднималась она на высокую скалу и просила путеводные звезды Фульгат и Найер, чтобы они верно указывали ее мужу дорогу домой. Но однажды случилась беда – далеко-далеко в море разразился шторм невиданной силы, корабль Хорхе попал в шторм и разбился о скалы. Погибли все, кроме одного матроса, который ухватился за обломок мачты и потому не утонул, а утром его подобрало проходившее мимо судно. Пришло время, когда Хорхе должен был вернуться домой, но даже парус не показался на горизонте. Ночь за ночью Лючия поднималась на скалу и со слезами на глазах просила звезды помочь Хорхе добраться до Марикьяре. Она верила, что он еще жив. Проходили дни и недели, и вот вернулся в родной город единственный уцелевший матрос. Рассказал он Лючии, как на его глазах погиб капитан и вся остальная команда. Ничего не ответила ему женщина, не проронила она ни слезинки. Только повернулась и пошла к себе домой. Она надела свою лучшую одежду, распустила волосы и украсила их так, как украшают их невесты. А ночью поднялась на свою скалу в последний раз. «О, жестокий Фульгат и холодный Найер! Вы не привели ко мне моего Хорхе, ну так я сама отправлюсь к нему!» - сказала она и бросилась в море. И тогда сжалились над ней ночные светила и обратили Лючию и Хорхе в морские звезды. Возлюбленные встретились на дне моря и больше не разлучались.
- Действительно, очень грустная легенда. Альберто, вы так интересно рассказываете, что я словно наяву все это увидела.
- Ну вот, я огорчил вас. Айрис, улыбнитесь, пожалуйста! Мне так нравится смотреть, как вы улыбаетесь. Я ведь еще не закончил. С тех пор у нас считают, что, если поймать морскую звезду и засушить, то она будет приносить удачу. Айрис, я обязательно привезу вам морскую звезду!
Дальше Луиза не стала слушать. Стараясь остаться незамеченной, она так же тихо удалилась. Интересно, а как бы она поступила, будь она Лючией? Представила Рокэ на месте отважного моряка и фыркнула: что за глупые мысли. Из беседки донесся смех, и Луиза улыбнулась.
Два дня назад она проснулась и, услышав громкие голоса во дворе, позвала Кончиту. Та сказала, что в Алвасете прибыли гости – альмиранте Альмейда и его помощник Альберто Салина. Они всегда останавливаются в замке соберано, потому что альмиранте – его друг, а дор Альберто – близкий родственник.
Спускаясь к завтраку, Луиза увидела рослого мужчину и красивого юношу, на вид ровесника Герарда. Оба были загорелыми и черноволосыми. Бросив взгляд на Айрис, она заметила, что щеки юной герцогини Окделл стали пунцовыми. А помощник адмирала, скучавший в кресле с какой-то книгой, вскочил и, расправив плечи, встал за спиной Альмейды. Когда Луиза представила своих девочек, Альберто широко улыбнулся и повернулся к Айрис.
- Сударыня, вы сестра Ричарда? Мы учились с ним вместе в Лаик и очень сдружились там.
- Ой, а Дикон мне рассказывал о вас! – Айрис, наконец, подняла глаза и улыбнулась в ответ, правда, покраснела еще больше.
Вечером к Луизе подошел Рамон Альмейда и спросил:
- Госпожа Арамона, Альберто хочет завтра показать герцогине Окделл порт. Вы не будете возражать против их прогулки?
Луиза буквально полчаса назад выслушала следующую тираду: «Альберто так интересно рассказывает о морских сражениях, вот бы Дикон послушал! А еще он мне предложил поехать в порт и показать корабли, правда-правда! Луиза, можно? Ну пожалуйста!» Поэтому она ничуть не возражала.
Флагман талигского флота стоял в порту Алвасете четверо суток. Утром четвертого дня адмирал со своим помощником покинули замок соберано Кэналлоа. А на закате Луиза, Селина и Айрис прогуливались по берегу моря. Корабль под марикьярским флагом давно скрылся за горизонтом, но Айрис все смотрела напряженно вдаль. Вдруг Селина воскликнула:
- Ой, смотрите! Что это?
В нескольких шагах перед ними лежала небольшая звезда с пятью лучами.
- Я знаю, я знаю! Это морская звезда, мне Альберто рассказывал. Ее, наверное, вынесло волной на берег. А Альберто обещал мне привести такую же, только засушенную. Он сказал, что они приносят удачу.
За эти дни Айрис ни разу не произнесла что-нибудь вроде «А вот когда приедет монсеньор…» Кажется, здесь стало на одну безнадежно влюбленную дуру меньше, подумала Луиза, глядя на мечтательно улыбающуюся девушку.
Алвасете, 399 года К.С. 21-й день Осенних Ветров
Опять не спалось. Луиза накинула шаль и вышла на крытую галерею. На бархатном небе сверкали искорки звезд, а там, где-то за спиной, должен был быть тонкий серпик луны. Женщина поколебалась мгновение и спустилась во внутренний дворик. Сойдя на каменный пол, вдруг поняла, что забыла обуться и улыбнулась своей рассеянности. Еще увидит кто, подумает, что дора Луиса в уме повредилась и во сне разгуливает по замку. Мраморные плиты приятно холодили босые ступни, и Луиза с удовольствием шагнула вперед.
Ночью особенно сильно пахло цветами. Даже розы здесь другие – под жарким южным солнцем мощные плети тянулись по ажурной решетке почти до второго этажа и были сплошь усыпаны крупными цветками. Луиза остановилась и полной грудью вдохнула сладковатый, чуть пряный аромат. Прикрыла на мгновение глаза, вслушиваясь в ночь. Далекий говор моря и печальный голос невидимой птицы – словно это Алвасете поет свою колыбельную, древнюю, как сами камни.
Открыв глаза, Луиза вздрогнула от неожиданности – впереди, у фонтана кто-то стоял. И тут же луна, будто дождавшись своего часа, вышла из-за облаков и осветила темный силуэт. Стройный мужчина, нет, скорее, юноша с длинными иссиня-черными волосами.
И заколотилось сердце, безумно и шало. Нет, нет! Не может такого быть! Он далеко, за сотни хорн! Но обернулся незнакомец, и осталось лишь прижать к губам смятый платок, сдерживая невольный вскрик. А он уже совсем рядом и улыбается, глядя прямо в глаза.
- Доброй ночи, сударыня. Сегодня здесь необычайно тихо, не правда ли? – голос похож на журчание воды и шорох ветра одновременно, юношески звонкий и так знакомо спокойный, властный.
- Да – одними губами, потому что язык не желает повиноваться. И правда, совсем юноша. Но спутать невозможно, он, он!
- Прошу прощения, я не представился. Рокэ, маркиз Алвасете – и склоняется в легком полупоклоне.
- Луиза… – отчего-то изумление схлынуло так же внезапно, как и появилось. Осталось лишь любопытство, и совсем немного – страх.
В смятении опустила глаза, и взгляд привлек цветок, приколотый к его рубашке. Роза, в темноте не различить цвет, но сразу подумалось, что темно-красная, цвета молодого вина. И крови. А он перехватил взгляд, пружинисто наклонился и сорвал еще один цветок, на этот раз светлый. Поднял руку к лицу женщины и осторожным движением вложил розу ей в волосы.
- К вашим волосам идут желтые розы. Золото к золоту – он опять улыбнулся, и на этот раз чуть печально.
Легко коснулся кончиками пальцев виска, и Луиза вздрогнула – такими ледяными они были.
- У вас холодные руки.
- Да, здесь почему-то очень холодно. Почти как в Торке зимой – он зябко обхватил себя за плечи.
Она осторожно взяла его ладони в свои, поднесла к губам, согревая дыханием. Что-то неправильное, пугающее было в этом холоде.
- А вот у вас руки горячие. Не обожжете? – и снова улыбается лукаво, с прищуром.
- Нет – уже почти зная, каким будет его ответ.
И закрыла глаза, соглашаясь, когда губы коснулись губ, легко, почти невесомо, словно это теплый ветер ласкает лицо. А потом уверенно, жадно, будто он пил тепло с ее губ. Луиза подняла руки, обнимая, прижимаясь к груди в безотчетном стремлении поделиться теплом, самой жизнью. И задохнулась, почувствовав себя маленькой девочкой, пушинкой, таким страстным и сильным было ответное объятие. Зарылась руками в смоляные волосы, покрывая поцелуями лицо, а он подхватил ее на руки и, смеясь, понес к беседке. Осторожно опустил на скамью, тут же срывая одежду, целуя, лаская обнаженное тело и не давая опомниться. Она отвечала тем же, сама не веря себе – разве умели ее руки дарить нежность мужчине? И словно в бреду, показалось, что роза на его груди превратилась в кровь.
А потом не осталось ничего – только огненные волны, бушующие вокруг, бездонные глаза над самым ее лицом и исступленно-нежный шепот: «Росио».
Луиза проснулась перед восходом. Облака над горизонтом медленно окрашивались цветами утра, и она улыбнулась нарождающемуся дню. Хотела встать, но что-то упало на кровать. Луиза повернула голову и увидела розу. Бледно-желтую с чуть розоватыми по краям лепестками, нежнейшего оттенка рассвета. Прижала руки к губам, веря и не веря. Это не было сном, но и не было явью. Кого обнимала она минувшей ночью? Призрака, морского духа?
Но мысли прервал многоголосый шум во дворе. Луиза торопливо оделась и почти бегом спустилась вниз, чтобы увидеть, как почти валится с лошади прямо на руки Хуану он. Бросилась вперед и застыла, увидев страшные красно-бурые пятна на рубашке. Забегали мимо слуги, а она все стояла и смотрела, не в силах шевельнуться.
Но не было ни страха, ни тревоги, только уверенное знание: он не умрет, потому что она выторговала, откупила его у смерти своим теплом, частичкой своей жизни. И Луиза прошептала беззвучно, пряча невольную улыбку: «С добрым утром, Росио».
Алвасете, 399 года К.С. 1-й день Осенних Волн
- Ваш шадди, дора Луиса – прошептала Кончита, осторожно ставя поднос на столик, стараясь, чтобы не зазвенела тонкая фарфоровая посуда.
- Спасибо – так же тихо откликнулась Луиза.
- Вы бы отдохнули, дора. Соберано спит, вот и вы поспите хотя бы пару часов.
- Нет-нет, я посижу. Я не устала – через силу улыбнулась Луиза.
Кончита покачала головой, вздохнула и вышла. Вот уже который день она смотрит на нее вот так – сочувственно и будто зная что-то. Ведь и в самом деле, почему она уже третью ночь сидит у постели раненого, напряженно вслушиваясь в его тяжелое дыхание? Будто во всем замке другой сиделки не найдется. А вот не нашлось.
Это произошло еще в первую ночь. Луиза вдруг проснулась и поняла, что вот сейчас, не мешкая ни минуты, нужно встать и идти к нему. Немедленно, иначе, не приведи Создатель, может что-то случиться. Чутье ее не подвело – сиделка уснула в кресле, а Рокэ разметался на постели и бредил, что-то хрипло шепча по-кэналлийски. Бледный лоб был горячим и покрылся испариной, черные пряди прилипли к вискам – началась лихорадка. Луиза разбудила нерадивую служанку и послала ее за врачом, а сама стояла посреди комнаты, кусая губы и не зная, что сделать. А ведь четверых детей вырастила, сколько болезней повидала! И вдруг поняла. Села рядом, почти безотчетным движением взяла за руку, стала гладить тонкие пальцы с жесткими подушечками, прижала к щеке горячую ладонь, и он успокоился, задышал ровнее, а вскоре уснул.
Вот с того раза и начались ее ночные бдения. Нет-нет, что вы! Это вовсе не сложно – просидеть до рассвета, не сомкнув глаз, у постели человека, дороже которого на свете нет и не будет. Всю ночь напролет вглядываться в такие знакомые и незнакомые черты, прислушиваться к каждому вздоху и легонько, украдкой, касаться лба губами, проверяя, не усилился ли жар. И совершенно неважно, кого он зовет в бреду, чьи имена повторяет. Важно то, что он жив и скоро поправится, обязательно поправится.
А потом созреют гранаты в окрестных рощах, алые, как пятна крови на его рубашке в то страшное утро. Нет! Она не будет больше вспоминать об этом! Луиза осторожно поправила одеяло и, убрала длинную прядку с лица спящего. И дрогнули губы – Рокэ улыбнулся во сне. А, может, ей это лишь показалось в неверном свете одной свечи.
Шадди давно остыл, и в комнату заглянул первый солнечный луч. Луиза подняла голову, тихонько потянулась, разминая затекшие руки. Когда она вышла из покоев герцога Алвы, беззвучно притворив за собой дверь, ее снова встретила Кончита. Подошла и взяла за руку, заглянула в глаза понимающе.
- Дора, все будет хорошо. Уж я-то знаю соберано. Не в его это характере – чтобы за тысячу хорн с такими ранами прискакать и в родном доме помереть. Ведь дома-то и стены помогают. И вы себя не мучайте, вон какие уже круги под глазами. А соберано обязательно выздоровеет!
- Круги – это ничего, Кончита. Я за свою красоту не страшусь, - усмехнулась Луиза, - я знаю, что все будет хорошо.
Прикрыла глаза и устало прислонилась к стене. Она действительно это знала.
Алвасете, 399 года К.С. 10-й день Осенних Волн
Луизе снова вздумалось вышивать. Не любила она это занятие, но нужно же было чем-то занять руки. И голову. С тех пор, как герцог Алва пришел в себя в себя и стал идти на поправку, она едва ли сказала ему десяток слов. Отчего-то Луиза стыдилась показаться ему на глаза. Стыдилась, или боялась, сама не зная чего. Потому и выбрала самый удаленный уголок сада, где ее уж точно никто не потревожит. Сорвала несколько понравившихся цветов, разложила их на мраморном столике в беседке и теперь тщательно наносила рисунок на ткань остро отточенным угольком. Луиза так увлеклась этим занятием, что не услышала ни шагов, ни шороха раздвигаемых ветвей и подняла голову, лишь когда совсем рядом раздался негромкий голос:
- Добрый день, сударыня.
- Рада видеть вас в добром здравии, монсеньор – спохватившись, вскочила и склонилась в неловком реверансе. Судя по тому, как дрогнули губы герцога Алвы, даже более, чем неловком. Луиза мысленно обругала себя глупой гусыней, а Рокэ вдруг осторожно взял ее за руку, заставляя выпустить подол.
- Госпожа Арамона, не стоит приносить платье в жертву ненужным церемониям. К тому же, оно очень идет к вашему лицу.
В глазах герцога плясали искорки смеха, и Луиза удивленно посмотрела на свое платье. На юбке красовались черные отпечатки перемазанных углем пальцев. Женщина рассмеялась, а Рокэ изящным жестом протянул ей собственный белоснежный платок. Тут же пропала всякая неловкость, и, старательно вытирая пальцы тончайшим батистом, Луиза рискнула открыто взглянуть в лицо Алвы, радостно отмечая, что исчезла эта пугающая, почти мертвенная бледность.
Окинув взглядом стол, на который была водружена корзинка с рукоделием, Алва, не переставая улыбаться, спросил:
- Неужели в Алвасете так мало развлечений, приличествующих даме? Или вам так наскучила людская суета, и вы скрываетесь в здешней глуши?
И непонятно, шутит он, или говорит серьезно. Луиза чуть помедлила, подбирая слова, и решила ответить в том же тоне:
- Развлечения больше подходят молодым девушкам, монсеньор. А вышивание отлично успокаивает нервы.
- Вас что-то тревожит? – Алва тут же ухватился за необдуманно брошенное слово. Ну вот, теперь еще подумает, что она собралась жаловаться на жизнь.
- Что может тревожить мать, кроме судьбы ее детей? – Луиза усмехнулась и неопределенно пожала плечами.
- Ваш сын – толковый юноша. Он далеко пойдет.
- Мне очень лестно слышать это от вас, монсеньор.
Алва опустился на скамью напротив и снова улыбнулся, открыто и даже по-юношески задорно, отчего Луиза непроизвольно смяла в руках платок и опустила глаза. На какое-то мгновение перед ней будто наяву встал знакомый незнакомец с бледной розой в руке. Рокэ молча смотрел на нее, заставляя еще более смущаться, а Луиза мучительно пыталась придумать тему для разговора. Наконец, он сам прервал молчание.
- Сударыня, я должен поблагодарить вас за вашу заботу.
Луиза непонимающе подняла голову.
- Что? – до нее не сразу дошло, что Алва, по-видимому, имеет в виду ее ночные бдения возле его постели, - не стоит благодарности, монсеньор.
- Госпожа Арамона, вы оказали бы мне большую честь, если бы стали обращаться ко мне просто по имени.
- Если вам так будет угодно… Рокэ – почти прошептала Луиза, чувствуя, что еще немного, и она покраснеет как девчонка.
Удовлетворенно кивнув, Алва продолжил:
- И… могу я просить вас об ответной любезности? – вопросительно приподнял бровь, и Луиза, с трудом растягивая губы в улыбке, ответила:
- Конечно, - подумала и добавила, - скажите, Рокэ, а ваш гость уже уехал? Мне кажется, он утомил вас.
- Да, рэй Ватиеро отправился к себе. От него, действительно, много шума, но он привез мне важные сведения. Луиза, вам нравятся фиалки? – Алва перевел взгляд на выложенные вкруг цветы.
- Они показались мне необычными. В Олларии такие не растут.
- Знаете, у нас венки из фиалок надевают вдовы. Эти цветы считаются символом разлуки. Положите в середину лилию, получится добрый знак.
Луиза удивленно посмотрела на герцога, хотела что-то сказать, но он поклонился и ушел, кажется, даже несколько торопливо.
Странный и несуразный разговор. Не одну ночь она подолгу лежала без сна, подбирая слова, и не зная, как подступиться к нему. И вот теперь, когда они остались наедине, она говорила о какой-то ерунде. Цветы, гости… Алва попросил называть его по имени! Сколько человек обладает таким правом? А она даже не спросила, откуда он знает, что Луиза сидела у его постели, ведь Рокэ все время был без сознания или спал. Рокэ. Сердце сладко сжимается при мысли, что теперь можно произносить это имя вслух. И странно слышать, как собственное имя слетает с его губ. Лу-и-за. Как-то особенно мягко, и почти ласково. Глупости! Еще немного, и она нафантазирует невесть что. Луиза сердито смахнула рукой цветы и поднялась. Не будет она ничего вышивать!
Поднявшись в свою комнату, женщина увидела, как молоденькая горничная меняет цветы в вазах, и вспомнила о последних словах Алвы.
- Инес, скажи, а что по вашим поверьям означает лилия?
- Лилия – это надежда, дора Луиса. А лилию в круге рисуют влюбленные в конце своих писем, это означает обещание встречи.
Алвасете, 399 года К.С. 13-й день Осенних Волн
Размечталась! А в герцогини ты, часом, не хочешь? Вот бы маменька позавидовала.
Луиза медленно брела вдоль моря и машинально в третий раз переплетала косу. Уже который день она не находила себе места в замке. В сердце словно поселилась злая голодная кошка, и она то продиралась наружу, то выла так тоскливо, что хотелось упасть и разрыдаться в подушку или с размаху разбить какую-нибудь вазу. Ни того, ни другого Луиза не делала, а вместо этого уходила куда-нибудь подальше, а, точнее сказать, убегала, туда, где не было риска встретить герцога Алву.
Она все шла по берегу, досадливо кусая губы, а солнце большой медной монетой плыло к горизонту. Луиза все никак не могла привыкнуть к тому, как быстро темнеет на юге. Вот и сейчас – погасло солнце, и тут же упала ночь, а она и не заметила, как далеко ушла от замка. Луиза опустилась на прохладный камень и вздохнула. Ее, наверное, давно хватились. Ну и пусть. А она посидит здесь до рассвета, а утром вернется, как ни в чем не бывало.
Как просто любить на расстоянии годами лелеемую мечту, и как тяжело – рядом, видя его почти каждый день, слыша, как он говорит и смеется. Раньше она могла позволить себе роскошь ждать. Неважно, чего, просто ждать. А теперь ее тихое счастье в одночасье утекло песком сквозь пальцы, и улыбки оставляют вязкую горечь на губах.
Уехать? Нет, не сможешь, потому что сердце все равно останется здесь.
Луиза наклонилась, нащупала под ногами плоскую гальку и принялась бросать их блинчиками по воде.
- А у вас неплохо получается.
Она обернулась нарочито медленно, надеясь, что ей лишь послышался негромкий бархатный голос. Но нет, вот он стоит за плечом и улыбается.
- В детстве я жила в доме у самой реки.
Алва подобрал камень, прицелился и тоже запустил его в воду. Бросок вышел удачным.
- Увидев вас, я сначала решил, что повстречал найери. Луиза, что вы делаете здесь в такой час?
- Гуляла и немного замечталась. А вы?
- Купался – действительно, волосы у него были мокрые, а рубашка прилипла к груди.
Вдруг Рокэ указал рукой в сторону моря.
- Смотрите, сцинте маринес, морские искры!
Луиза удивленно повернула голову и увидела несколько ярких искр, парящих над водой невдалеке.
- Что это?
- Кто-то говорит, что это души утонувших моряков, - таинственным голосом начал Рокэ, - кто-то – что это звезды, на время покинувшие небо. В общем, как только не называют простых светлячков.
Луиза рассмеялась и увидела, что стайка светляков приближается. Рокэ вытянул руку, и один опустился ему на ладонь. Он тут же накрыл его другой рукой и протянул Луизе.
- Смотрите.
Луиза с любопытством наклонилась, рассматривая маленький огонек, а потом подставила сложенные горстью ладони.
- Можно?
Алва осторожно передал ей светлячка и накрыл ее пальцы своими. Светлячок посидел немного в их сомкнутых ладонях, потом перебрался на запястье Рокэ и поднялся в воздух. Луиза завороженно смотрела ему вслед, и почему-то очень хотелось верить, что в живой искорке и правда есть что-то волшебное.
Светлячок улетел, но Алва все продолжал держать ладони женщины в своих руках, чуть сжимая пальцы. Вдруг он спросил, и Луизе показалось, что в его голосе мелькнула тревога:
- Скажите, Луиза, незадолго до моего приезда вам не снилось каких-нибудь странных снов?
Каких-нибудь? Странных? Луиза чуть не засмеялась нервно, но ответила спокойно:
- Мне снились вы, - посмотрела ему в глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не отнять руки, и добавила чуть слышно, - если, конечно, это можно назвать сном.
Он кивает и произносит:
- Спасибо.
Нужно всего лишь чуть наклониться вперед и закрыть глаза, и пусть здравый смысл горит закатным пламенем. Но вместо этого ты поднимаешься и говоришь чужим голосом:
- Идемте, уже поздно.
Показалось, или он удивлен?
Вы идете молча, и он поддерживает тебя за локоть, помогая не оступиться в темноте. Простая вежливость, ничего более. Но у самых дверей он вдруг на мгновение привлекает тебя к себе, и на губах остается горький привкус морской соли. Он склоняет голову в поклоне и исчезает в темноте галереи. Ты стоишь, прислонившись спиной к холодному мрамору колонны и закрыв лицо руками.
Алвасете, 399 года К.С. 15-й день Осенних Волн
- Мама, что с тобой? Ты нездорова?
- Нет-нет, все в порядке. Селина, иди спать.
Уже и дочь заметила. Днем Кончита сказала, что на ней лица нет. Ах, я плохо спала, очень душно. А он улыбнулся и посоветовал не закрывать на ночь окно. Совет был лишним. Вот бы обратиться сейчас птичкой, выпорхнуть в это треклятое окно и улететь, далеко-далеко.
Пересыпаются песчинки в часах. Сквозь стекло не слышно их шороха. Песок ничего не подскажет, даже если знает ответ. Ну, что ты сидишь? Он не спит и, может быть, даже ждет. Иди, бросайся, как в омут, очертя головой.
А что будет завтра? Через месяц? Сможешь ты не опускать глаз и любезно-отчужденно улыбаться при встрече, как будто ничего не было? Сможешь выслушивать жалобы королевы, зная, кто навещает ее в будуаре? И не рыдать ночами в подушку? Сможешь терпеть все это, ради детей, ради их будущего?
Последняя песчинка упала на дно, так ничего и не сказав, песку нет дела до человеческой глупости. Одно движение – и снова посыпались секунды и минуты. Может, на этот раз они дадут ответ?
Шесть шагов от кровати до окна, и еще десять – до двери. До его спальни ты можешь дойти даже с закрытыми глазами. Одна ночь, а там – будь, что будет. Рука уже ложится на ручку двери, но в последний момент ты замираешь, с удивлением оборачиваясь на звук. Гитара. Подходишь к окну и вцепляешься руками в подоконник, едва не потеряв равновесие.
Переливчатый звон струн и красивый, низкий голос. Слух выхватывает отдельные знакомые слова, но смысла все равно не разобрать. Улыбаешься сквозь слезы. Разве могла ты когда-нибудь мечтать о том, что тебе будут петь серенады под окном? А уж, тем более, о том, что это будет делать никто иной, как сам герцог Алва. С губ едва не срывается «Зачем вы меня мучаете?», но такие слова больше подошли бы Ее Величеству. Уходите, пожалуйста. Нет, останьтесь, я не могу ни с вами, ни без вас.
Песня заканчивается, и ты закрываешь глаза, надеясь, что сейчас небо упадет на землю и милосердно избавит тебя от страданий. А когда снова открываешь, его уже нет. Хочешь ущипнуть себя за руку, удостовериться, что это не сон, но не успеваешь, дверь за спиной открывается с негромким скрипом.
- Вы позволите?
Он еще спрашивает!
- Пожалуйста – прежде, чем повернуться, медлишь несколько секунд, слушая, как стучит в висках кровь. Потом подходишь и садишься напротив него.
- Герцог, что вам нужно? Я, право, меньше бы удивилась, если бы вы увлеклись моей дочерью – что ты несешь? Он ведь пришел сам! К тебе!
- Мы, кажется, договорились обходиться без титулов.
- Хорошо. Рокэ, что вам нужно? Я старше вас и отнюдь не хороша собой, я…
- Вы. Мне нужны вы.
И понимаешь, что он никогда, ни с одной женщиной так не говорил. Без красивых слов и пылких признаний, спокойно и просто, подперев голову руками и мягко улыбаясь.
Опять слезы. Ты слишком много плачешь в последнее время. Нельзя, нельзя, чтобы он видел, но ничего не можешь с собой поделать. Он обнимает за плечи, заставляя подняться, и прижимает к себе. Гладит по распущенным волосам и растерянно шепчет куда-то в шею:
- Тише, тише… Не надо, все хорошо.
И слезы тут же высыхают сами собой, а по сердцу разливается теплая волна. Он сказал, и, значит, все будет хорошо. Не важно, как, но ты точно это знаешь, уверена, пусть только обнимает вот так, как никто и никогда не обнимал, пусть смотрит ласково, и уйдет боль, тяжелые мысли покажутся вздором. Он не обманет, не оттолкнет с презрительной усмешкой.
Поднимаешь лицо и доверчиво смотришь в синие глаза – ах, не насмотреться! Проводишь рукой по щеке – можно? Теперь ведь все можно, правда? И в первый раз целуешь сама.
Утро осторожно и деликатно вползает в окно. У тебя очень чуткий сон, и ты тут же просыпаешься, когда он легко целует тебя в щеку и тихонько встает. Открываешь глаза, - в утренних лучах он похож на молодого бога, сошедшего с фрески, и зовешь:
- Росио – и удивляешься тому, как привычно ложится на язык ласковое имя.
- Да? – оборачивается через плечо.
- Спасибо.
- За что? – улыбается, подходит и снова целует.
- За тебя.
Алвасете, 399 года К.С. 10-й день Осенних Молний
Шадди с дождем. Падают редкие крупные капли в чашку, оставляя после себя вязь колец. Сегодня прохладно, и ты кутаешь плечи в ажурную вязаную шаль. Пряный, теплый и чуть горьковатый запах гвоздики напоминает о прошедшей ночи. Последней. Сегодня он уезжает в Олларию, и лишь Леворукий ведает, когда вы увидитесь снова. Увидитесь ли? Не стоит загадывать. Впрочем, тебе ли привыкать. И хватит об этом! Он еще никуда не уехал.
Да-да не уехал, а неслышно стоит за спиной и, кажется, уже несколько минут. Совсем необязательно оборачиваться, чтобы почувствовать это. По-видимому, пришел прощаться. Интересно, а что будет, если… и, как всегда, даже не успеваешь додумать. Ой! Чуть не пролила горячий шадди, но все-таки умудрилась осторожно поставить чашку на стол.
И все же, герцог, вы так и не скажете ни слова? Ну что ж, я тоже буду молчать. Я пожелаю вам легкой дороги, мысленно. И – победы, господин Первый Маршал, я знаю, что бы там ни происходило, но вас ждет бой. А когда взметнется пыль из-под копыт вашего коня, я выйду на дорогу и, прикрывая рукой глаза от солнца, прошепчу, глядя вослед: «Удачи тебе, Рокэ»
- Мне нужно ехать.
Привычно отклоняешь голову назад, касаясь затылком плеча, и так же шепотом отвечаешь:
- Уже?
- Да. Я напишу вам из Олларии.
- Я буду ждать.
- Нет, ждать буду я. Вашего приезда.
Сердце стучит радостно и часто. Но… что будет там, в Олларии? Здесь можно было не таиться людей, здесь никому не приходило в голову косо смотреть на дору Луису. А вот в Олларии только ленивый не усмехнется презрительно при взгляде на почтенную вдову капитана Арамоны, ставшую содержанкой герцога Алвы. Впрочем, какое тебе дело до взглядов? Оборачиваешься и улыбаешься, вглядываясь в лицо, стараясь запомнить каждую черточку. Нет, этого мало, и ты, едва касаясь кончиками пальцев, обводишь губы, скользишь по скулам и вискам, вплетаешь пальцы в волосы. А он стоит, замерев, словно бабочку боится спугнуть. Потом осторожно перехватывает твои руки и целует в раскрытые ладони. Щекотно, и ты смеешься, а он притягивает тебя еще ближе к себе и целует уже в губы.
Так не прощаются перед долгой разлукой, весело смеясь и почти дурачась. Но ты уже не боишься этой разлуки, какой смысл бояться, если впереди ждет встреча? Поэтому сейчас смотришь спокойно и радостно, оставляя грусть для будущих вечеров. И грусть эта будет такой же светлой, как розы, что ты находила каждое утро на своей подушке.
Он вдруг отстраняется и делает шаг назад.
- Сударыня, вашу руку.
Господин Первый Маршал, вы, верно, таким голосом отдаете приказы своим офицерам? Ты растерянно смотришь на него, не понимая этой перемены тона и не шевелясь. Он повторяет:
- Вашу руку.
Неуверенно протягиваешь ему ладонь и вздрагиваешь, когда запястья касается холодный металл. Браслет. Браслет? Словно во сне, рассматриваешь герб Дома Ветра на черненом серебре и испуганно поднимаешь взгляд.
- Росио, что это?
Мелькает и тут же исчезает смех в его глазах, он опускается на одно колено и церемонно произносит:
- Сударыня, я прошу вас стать моей женой. Вы согласны?
Женой герцога Алвы? Согласна ли она? Это сон, или ты все же сошла с ума, давно и бесповоротно? Он поднимается и снова берет твои руки в свои. Смотрит, вопросительно приподняв бровь.
- Луиса?
Нет, это все-таки правда, самая правдивая правда. Годами складывавшаяся из странных, будоражащих душу снов, из мечтаний, скрываемых от самой себя. Из этих месяцев, похожих на песню, обретшую вдруг тело и жизнь. Песни не обрывают, их завершают самым звонким аккордом, это ты усвоила точно.
- Да.
Оллария, 399 года К.С. 12-й день Зимних Скал
- Ах, дорогая Луиза, я так счастлива, что вы вернулись. Я столько пережила за эти месяцы… - Ее Величество, как водится, томно закатила глазки и взяла свою фрейлину за руку.
- Слава Создателю, что восстание удалось подавить, - поддакнула Луиза и оглянулась в поисках скамейки. Похоже, Катарина перепутала ее с одним из своих воздыхателей и собиралась вот-вот упасть в обморок.
Скамейка поблизости нашлась, и Луиза направилась к ней, не выпуская руку Ее Величества.
- Я неустанно молилась, чтобы этот ужас поскорее закончился, и особенно молилась за герцога Алву. Я не знаю, что бы случилось, не примчись он из Фельпа вместе с маршалом Савиньяком. Это было ужасно, когда до нас долетел слух, что Первый Маршал погиб в сражении. Мне показалось, что я умру на месте, когда услышала об этом.
Первый за сегодня платочек начал превращаться в лоскутки. Вы бы поосторожнее, Ваше Величество, в столице нынче с батистом туго, изведете все на старую фрейлину, так потом на юношей не останется.
- Граф Савиньяк утверждал, что с Алвой все в порядке, но где он, не говорил. Я не знала, чему верить. А потом Рокэ внезапно вернулся, он пришел ко мне… Была ночь, и мне на мгновение показалось, что это призрак…
Пришел. Ночью. Вот, значит, как. Ну а на что ты рассчитывала, старая дура? Вспомни все, что рассказывала Катарина: они любят друг друга, несмотря ни на что.
Радуйся тому, что герцогу пришла в голову блажь жениться на тебе. Герцогу, а не Рокэ. Рокэ, Росио остался там, в далеких южных ночах. Кончилась сказка.
В пол-уха слушая душевные излияния королевы, Луиза отстраненно подумала: а не лучше ли было, если бы ничего и не начиналось? Они как-нибудь пережили бы восстание, и теперь она могла бы тихо радоваться тому, что Рокэ вернулся, и все хорошо. Изредка встречать его во дворце, возможно, даже перекидываться парой вежливых фраз… Раньше она почла бы это великим счастьем. Раньше, но не теперь. Потому что теперь он по-настоящему чужой.
Луиза вздохнула, сочувствуя самой себе, но Катарина приняла это на свой счет.
- …да, вы не представляете, как это было ужасно… как я благодарила Создателя, когда увидела, что на его теле нет ни одной раны!
Ни одной раны? Как же вы так плохо смотрели, Ваше Гиацинтовое Величество? Луиза не сдержала улыбки, и тут же закивала, ругая себя за несдержанность:
- Да, уж не знаю кем, Создателем или Леворуким, но герцог Алва храним в бою.
Врешь, все ты врешь, кошка весенняя! Не видела ты его, ни ночью, ни днем. Зато видишь, как серебряный браслет с гербом Дома Ветра весьма недвусмысленно, хотя и невероятно, выглядывает из-под кружевного рукава старой вдовы, да и сапфировым ожерельем она явно красуется неспроста. Ну как же тут не подпустить шпильку, чтобы потом с невинной улыбкой и выражением лица святой поздравить со счастливым замужеством!
Рассказ Катарины тем временем подошел к концу, и Луизе полагалось посочувствовать страдающей от сложного переплетения чувств королеве, что она и сделала, при этом не забыв изобразить плохо скрываемую ревность. Пусть наша святая мученица порадуется пока, усмехнулась про себя Луиза.
Оллария, 399 года К.С. 20-й день Зимних Волн
Рокэ Алва проснулся оттого, что у него затекла и оттого сильно ныла шея. Еще бы, фамильное кресло, помнившее едва ли не прадеда, для сна не очень годилось. В соседнем кресле сладко посапывал свернувшийся клубочком оруженосец. Определенно, такая поза была намного удобнее, но Первому Маршалу она как-то не к лицу. Интересно, а что делает у Ричарда под боком его гитара? Кажется, юноша пытался извлечь из нее какие-то звуки… Рокэ усмехнулся и осторожно повернул голову. Возле камина, обхватив руками какой-то фолиант, спал Герард. Помнится, они с Ричардом вчера едва не подрались в пылу обсуждения причины поражения дриксов в каком-то сражении Двадцатилетней войны. Герард даже отправился в библиотеку на поиски Пфейхтайера и, что самое удивительное, вернулся. Правда, - тут Алва пригляделся и тихо рассмеялся, - принес он почему-то третий том сочинений Дидериха. Картину довершали пустые бутылки, живописно лежавшие на столе, под столом, вокруг стола…
Рокэ поднялся и оглянулся в поисках воды. Заветный графин обнаружился на каминной полке. Ополовинив его, Алва вновь почувствовал себя человеком. Разрозненные мысли постепенно превращались в нечто стройное, и голова переставала гудеть. Рокэ лениво потянулся и посмотрел в окно. Ярко светило солнце, и жизнь определенно была хороша, но…
Что-то тревожило герцога Алву. что именно, он смог вспомнить минут через пять. Все верно, сегодня возвращается его супруга, гостившая у своей матери. И приехать она должна уже скоро.
Тут дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возникла герцогиня Алва собственной персоной. Она молча окинула взглядом представившуюся ей картину, после чего вперила взор в Рокэ. Потом развернулась и так же тихо вышла. Непобедимый Ворон почувствовал некоторое смущение. Все-таки он обещал приглядывать за мальчиками, и вообще…
Ну он и приглядел. И вообще вчера они обсуждали особенности ведения боя в горной местности! Тут Рокэ поймал себя на том, что придумывает оправдания, и скривился. В конце концов, кто тут герцог Алва и соберано Кэналлоа?
Рокэ еще раз окинул взглядом спящих, вздохнул и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Луизу он нашел в ее покоях. Она сидела у окна и невозмутимо вышивала что-то ужасающе розовое на зеленом шелке. Н-да, дело плохо… Алва кашлянул и, когда супруга соизволила поднять на него глаза, обворожительно улыбнулся.
- Дорогая, я не ждал вас так рано. Надеюсь, вы не очень устали в дороге?
- Благодарю вас, нет, – холодности голоса герцогини позавидовал бы Спрут.
- Луиса, давайте не будем упражняться в ведении светских бесед. Насколько я понимаю, вам не очень понравилось увиденное в моем кабинете?
- Вы наблюдательны, герцог. Кажется, мы уже обсуждали с вами этот вопрос. Со своим оруженосцем можете делать, что вам заблагорассудится, но прекратите спаивать моего сына!
- Вашего сына, а так же моего порученца. Ему нужно привыкать к суровой военной действительности.
За время разговора Ворон успел пересечь комнату и теперь стоял почти вплотную к Луизе.
- Кроме того, мы пили за здоровье Ее Величества. Да, кстати, она справляясь о том, когда вы приедете. Она очень тоскует без своей любимой фрейлины.
Этот прием действовал безотказно. При упоминании о Катарине Луиза мгновенно забывала о первоначальной причине ссоры.
- А, позвольте узнать, когда вы виделись с Ее Величеством? – в глазах супруги мелькнула настороженность.
- Вчера днем, после Малого Совета.
- Только днем? – Луиза кокетливо улыбнулась, но пальцы, сжавшие отвратительный изумрудный шелк, выдали беспокойство.
- Конечно! Ночью, как вы изволили выразиться, я спаивал вашего сына. – Алва отточенным жестом поднес руку Луизы к губам и поцеловал в запястье.
- Рокэ, ты невозможен! – герцогиня рассмеялась, отбросила пяльцы и протянула ему вторую руку.
- Если бы я был невозможен, меня бы не существовало, - в тон Луизе ответил Рокэ, подхватывая ее на руки и направляясь со своей драгоценной ношей к кровати. |