Наставники Лаик стояли у ворот бывшего аббатства и смотрели на уезжающих учеников. Настроение у учителей было странным – тревожно-радостным. Все беспокоились за таинственно исчезнувших отца Германа и Паоло и радовались тому, что у кого-то хватило смелости проучить Арамону, которого ненавидели все без исключения преподаватели.
- Хотел бы я знать, где сейчас отец Герман и Паоло! – преподаватель фехтования капитан Шторцман, как всегда, высказал то, о чем думали все.
- Я верю, что ничего дурного с ними не случилось, - ответил мэтр Шабли, за показной уверенностью скрывая собственную тревогу. – Отец Герман – человек сложный и загадочный, но он вполне способен и за себя постоять, и других защитить. И я не верю, что служитель Церкви может обречь на смерть мальчика, которого обязан защищать…
- Эх, вашими бы устами да мед пить, Жерар! – вздохнул Шторцман. – Кстати, о меде… У меня завалялась бутылочка доброго кэналлийского! Не выпить ли нам, почтенные господа, за здравие нашего коллеги отца Германа и унара Пабло, где бы они сейчас ни были, а также за некоего доблестного графа? Хотел бы я знать, кто так лихо хулиганил все это время. Отчаянный парень, из него толк выйдет! Прошу за мной, господа!
- Простите, капитан, - мэтр Шабли смущенно кашлянул, - мне нельзя… Да и вещи собирать нужно…
Шторцман не стал спорить: за прошедшие годы он успел узнать, что магистр описательных наук никогда не принимает участие в пирушках.
Остальные учителя отправились к капитану, а Жерар – к себе. Войдя в небольшую комнату, размерами и аскетизмом убранства не слишком отличавшуюся от жилищ учеников, магистр описательных наук начал собирать вещи. Их было немного; большую часть багажа занимали книги и чуднЫе диковинки, которые прислали своему учителю выпускники Лаик, ставшие путешественниками. Камни невероятной формы и цветов, бутылки с песком, по которому прежде никогда не ступала нога жителя цивилизованных земель, кости диковинных животных, засушенные плоды, неизвестные в Талиге, – в жизни мэтра Шабли не было большей ценности, чем эти, с точки зрения обычных людей, никому не нужные вещи…
Отец Жерара был судебным писцом, откладывал каждый грош на будущее обучение сына и очень надеялся, что тот станет по-настоящему образованным человеком. Но вскоре после того, как Огюст Шабли научил Жерара читать, мальчик прочел первую книгу о путешествиях - и в его жизни появилась Мечта. Жерар не сомневался, что когда вырастет, то станет таким же бесстрашным путешественником, как те, чьи воспоминания он готов был читать двадцать четыре часа в сутки.
Денег на покупку книг у мальчика не было, но он начал помогать хозяину лавки, торговавшей подержанными книгами, и старик иногда разрешал своему помощнику ненадолго брать домой особенно полюбившиеся тома. Читая их, Жерар представлял, как поплывет по далеким океанам, пересечет безжизненные пустыни и непроходимые джунгли, увидит таинственные и заброшенные сказочно прекрасные древние города и храмы…
А в жизни, которую пока вел единственный сын судебного писца, не было ни романтики, ни тайн, ни героизма. Семья жила небогато, и окна их крохотной квартирки в одном из самых бедных кварталов Олларии выходили на огромную помойку. Мясо в семье Шабли ели только по очень большим праздникам.
Жерар рос тщедушным и слабым, задыхался от малейшего волнения, поэтому его не принимали в свою компанию сверстники. Правда, болезненного мальчишку никто никогда не обижал: трущобные хулиганы жестоки, но справедливы, и они понимали, что Шабленок (такое прозвище они ему дали) не может постоять за себя. Но самому мальчику от этого легче не становилось…
В довершение всех несчастий, дома, в постели, он проводил времени едва ли не больше, чем на улице: болезнь подступала в самые неподходящие моменты и надолго лишала сил. И – вот самое страшное наказание – по совету врача Жерару не позволяли читать, когда у него не было сил встать с кровати.
Трудно сказать, как пережил бы мальчик такие долгие разлуки с любимыми книгами, но спасение пришло неожиданно. После одного из самых тяжелых приступов он лежал в комнате один – мама ушла готовить обед, а денег на сиделку у семьи Шабли не было – и неотрывно смотрел на лежащий на столе толстенный том мемуаров великого землепроходца Иоганна фон Штаубе. Книгу пришлось отложить на самом интересном месте, и Жерар умирал от любопытства. До безумия хотелось узнать, что дальше случилось с бесстрашным путешественником, но не было сил даже оторвать голову от подушки.
Если бы мальчик был старше, то, наверное, удивился и даже испугался бы, увидев, как огромный фолиант поднялся в воздух, а затем подлетел к кровати, но в семь лет дети еще верят в чудеса. Схватив книгу обеими руками, Жерар погрузился в чтение.
Он не заметил, как в комнату вошла мама, и напрягся, ожидая ее выговора за запрещенное чтение. Спрятать толстый том было негде, и в голове мальчика стучала одна мысль: «Пусть мама не заметит книгу! Не заметит!»
К его бесконечному изумлению, мама сказала, что обед будет готов совсем скоро, и ушла. Еще через несколько минут, собравшись с силами, Жерар смог взглядом заставить книгу улететь обратно на стол.
Мальчик был очень любознательным и, едва встав на ноги, начал искать в книгах сведения о своих странных способностях. Ответ нашелся почти сразу и оказался шокирующим. Такие умения назывались магией и не очень одобрялись Церковью. Жерар не хотел никаких осложнений со священниками, поэтому решил прятать свои способности от остальных людей, даже от родителей.
С годами он научился хорошо управлять своей магией и – самое главное – очень точно понял ее пределы. Жерар умел взглядом поднять на крышу дома тяжелый мешок – но не лошадь и не карету. Можно было отвести глаза одному человеку – но не двоим и не десятерым. Осознание того факта, что магия отнюдь не всемогуща, еще больше убедило мальчика в необходимости прятать ее ото всех.
Немного отступал от своих правил он лишь в школе и академии. Ученики из благополучных семей оказались гораздо более жестоки, чем трущобные дети, и были не прочь поиздеваться над безродным помоечником, который неизменно становился лучшим учеником своего класса. Поэтому порой Жерар с помощью своих странных способностей делал мелкие пакости самым жестоким обидчикам; впрочем, никто из них серьезно не пострадал. А учился он и без магии великолепно.
Завершив образование, мэтр Шабли с огромной тоской понял, что путешественником ему не стать: проклятая болезнь отняла его заветную мечту. Несколько лет он преподавал в академии; годы шли, семье удалось выбраться из нищеты, но счастья не было. Безродного помоечника сторонились коллеги, а девушки не обращали внимания на хилого, болезненного учителя.
Через несколько лет Жерар получил приглашение в Лаик. Оно считалось невероятной честью, да и жалованье там было намного выше, чем в академии, но, едва приехав на новое место работы, младший ментор пожалел о своем решении. Здание бывшего аббатства оказалось по-настоящему жутким местом, до самой крыши наполненным очень злой магией. Но отступать было некуда, да и несчастных унаров Жерар искренне жалел…
Со временем он даже привык, но несколько лет спустя Лаик возглавил Арамона, и в школе стало совсем худо. Мэтр Шабли, как мог, пытался облегчить участь учеников, но мог он совсем мало…
Однако гнев на подлого директора никуда не исчезал, а накапливался в душе, словно в кипящем котле. Взрыв произошел неожиданно для самого Жерара, и катализатором оказался Ричард Окделл.
Незадолго до приезда нового унара Арамона, улыбаясь, сказал за завтраком:
- К нам скоро прибудет наследник Окделлов. Ничего хорошего я об этом щенке не слышал! Он то ли пьет запоями, то ли страдает запорами, то ли и вовсе по той же части, что и покойный Джастин Придд – ох, и взгревают его сейчас закатные твари! Не думаю, что молодой Окделл продержится у нас до выпуска – таким, как он, не место в приличном обществе!
Мэтр Шабли был равнодушен к политике и, натерпевшись от аристократов в академии, не испытывал к ним особого почтения, но с трудом сдержал гнев, поняв, что подлец и вор готов по приказу властей раздавить ни в чем не повинного мальчишку.
Поведение Арамоны после прибытия Ричарда подтвердило самые худшие опасения. Мальчик мог бы выдержать травлю со стороны сверстников, тем более, что друзья у него тоже появились, но не сорваться в ответ на издевательства Арамоны было бы трудно даже более опытному и хладнокровному человеку, чем впечатлительный и порывистый Дикон.
Жерар начал думать, как помочь мальчику, но никакие толковые идеи не появлялись довольно долго.
Озарение пришло неожиданно. Как-то, проверяя домашние задания унаров, он вспоминал сегодняшнюю выходку Арамоны, особенно мерзкую, и, погруженный в свои мысли, нарисовал на промокашке усатую свинью, не лишенную сходства с директором Лаик. Да, именно такой герб должен быть у этого подлеца! Затем Жерар с огромным удовольствием нарисовал нож, воткнутый в огромную свиную тушу, и понял, что такой герб с радостью возьмет себе любой, кто ненавидит Арамону. А как же должен именоваться гордый мститель?
Ответ пришел неожиданно. Мэтр Шабли вспомнил, как в детстве мечтал, что король включит его в число Лучших Людей и дарует титул графа… графа… такое смешное было имя!
А ведь если неуловимый мститель появится в Лаик, то Арамоне будет не до Ричарда Окделла! Тщеславный и недалекий директор забудет о практически безвредном воспитаннике и сосредоточится на поиске своего оскорбителя! Вот только каверзы нужно устраивать так, чтобы никто из унаров физически не мог их совершить…
Обдумывание плана действий заняло полторы недели, и одним серым утром граф Суза-Муза возвестил о своем существовании.
Жерар сам не ожидал такого успеха. Унары приободрились, они стали гораздо чаще улыбаться и легче сносили все бытовые неурядицы. Арамона почти забыл о Дике, переключив свое внимание на Сузу-Музу.
Со временем шутки неуловимого графа становились все более жестокими и изощренными, все сильнее напоминая проказы трущобных хулиганов. Жерар и сам удивился, сколько всего помнит о своем нищем детстве. Он понимал, что теперь мстит уже не только Арамоне, но и жизни в целом – за разрушенные мечты, за свою проклятую болезнь, за отсутствие семьи и счастья. Но мэтр Шабли утешал себя тем, что сейчас действует ради пользы Дика и сумеет вовремя остановиться.
Жерар по-настоящему испугался, когда Арамона явился на его урок и потребовал от Ричарда рассказать о восстании, во время которого погиб его отец. Мэтр Шабли сразу понял, что Дик не выдержит и сейчас ударит Арамону. После этого мальчика не отправили бы не домой, а под трибунал, обвинив в подстрекательстве к бунту…
Вот тут и пригодилось умение двигать вещи взглядом! Упавший бюст великого мыслителя Иссэоциала поднял клубы пыли, преподаватель описательных наук немедленно начал задыхаться, и Арамоне стало не до издевательств над унаром.
Жерар так и не понял, кто нашел вещи Сузы-Музы и отнес их в комнату Дика. Все принадлежащее неуловимому мстителю хранилось в заброшенном сарае, заговоренное от постороннего взгляда. Неужели кто-то из служителей Лаик тоже владеет магией?
Но в тот момент, когда мэтр Шабли услышал от переговаривавшихся в коридоре служителей, что тайник найден, думать было некогда. Жерар бросился в трапезную, намереваясь признаться во всем, но, подбежав к ее двери, услышал, как пятеро унаров выступили вперед и назвались Сузой-Музой.
Магистр описательных наук с трудом сдержал слезы радости. Он понял, что этих шестерых мальчишек отныне свяжет дружба такая чистая и крепкая, о которой он безнадежно мечтает долгие годы. Отчислить сразу шестерых Арамона не рискнет, а шестерым в карцере веселее, чем одному в королевском дворце. Если ослушников рассадят по одиночкам – граф Суза-Муза возьмет на себя обязанности почтальона. Кроме того, это событие может стать началом серьезных перемен в Талиге. Вдруг закатные твари оставят в покое несчастную страну, и аристократы наконец перестанут грызться с навозниками?!
Сделав все необходимое в ту ночь, мэтр Шабли лег спать, чувствуя себя абсолютно счастливым, и поэтому утреннее известие об исчезновении отца Германа и Паоло так встревожило его. Что могло случиться? Почему эти двое так внезапно уехали? Что он упустил из виду, занятый игрой в Сузу-Музу? Чего не заметил?
Закончив сборы, Жерар еще раз прошелся по территории Лаик, проверяя, не забыл ли какие-то вещи Сузы-Музы в своих тайниках, но все было в порядке.
Магистр описательных наук не отличался особым религиозным рвением, но, вернувшись к себе, опустился на колени и помолился за спасение отца Германа и юного Паоло, а также попросил у Создателя счастья для всех унаров, которые только что покинули Лаик. Пусть все у них будет хорошо!
Молитва помогла справиться с тревогой. Встав на ноги, мэтр Шабли улыбнулся: все непременно устроится самым лучшим образом! И в Лаик теперь станет спокойнее: Арамона вряд ли забудет Сузу-Музу, а если забудет – никто не помешает графу воскреснуть. И это никому не покажется подозрительным: наверняка нынешние выпускники расскажут о неуловимом мстителе всем желающим…
Эти размышления были прерваны резким звоном: к воротам бывшего аббатства подъехал дилижанс, на котором преподаватели покидали Лаик до начала следующего учебного года. Жерар взял свой громоздкий тяжелый саквояж и вышел из комнаты.
|