На скомканных простынях, подмяв под себя все подушки и заняв собой большую часть кровати, расположилось Счастье. Оно кололось трехдневной щетиной, ленилось вставать третьи сутки подряд, ругалось хрипловатым, простуженным голосом и хлестало вино как воду. Счастье пахло ветром, солнцем и морем, было простым, незатейливым и при всей своей удивительной неповторимости - человеческим и совершенно земным.
Фрошреский вице-адмирал Вальдес, прыгающий в подштанниках и одном тапке по комнате в поиске своих штанов, был немыслимо прекрасен. Если бы кто-то по большому секрету месяца два назад сказал Олафу, что именно эта незамысловатая картина будет ассоциироваться у него с воплощением грации и красоты, Ледяной бы и слушать не стал подобный бред, а поди ты, расскажи Создателю о своих планах.
Всем известно, что адмирал цур зее был не так-то прост, как казалось на первый взгляд. Он, с точностью достойной истинного стратега и тактика, помнил, куда Ротгер умудрялся засовывать свои штаны вечером, но отказать себе в удовольствии созерцать поутру мучения ближнего не мог.
- Скажите мне, Вальдес, как вы при такой рассеянности не теряете корабли во время боя, еще до того, как вышли в открытое море?
- В отличие от вас, мой дорогой пленник, я умею расслабляться так же хорошо, как сосредотачиваться, поэтому потеря штанов и корабли в порту в моем случае никак не связанны.
- Мне остается лишь склониться в немом восхищение перед вашими талантами.
- Да бросьте, я же вижу, как вам лень вставать!
Вальдес, хотя и отличался некоторой изящностью телосложения, как уже говорилось выше, умудрялся невероятным образом занимать собой всю площадь кровати. Зачастую ночь для двух адмиралов начиналась с борьбы за драгоценное место под солнцем, и нередко в результате этого спарринга кто-то оказывался на полу.
- Ротгер, может быть, вы пойдете к себе? Клянусь, я устал колоться о ваши кости!
- Милый моему сердцу, но не принадлежащий мне трофей, вы не в том положении, чтобы просить себе отдельное койко-место. Да и я без вас под боком рискую отморозить насмерть всю свою южную половину.
- Ротгер, если вы соизволите подползти ко мне чуть ближе, я наглядно продемонстрирую вам, как заставить фрошерского адмирала молить гуся о пощаде, не применяя тяжелой артиллерии.
- Гнусная провокация и ложь, этому не бывать.
- Ты ползи ко мне, ползи, а там посмотрим.
Вальдес умел хотеть одновременно соленого и сладкого, гулять и не вставать с кровати, набить лицо своему случайному любовнику и признаваться ему в любви. Олаф не понимал, как в одном человеке может умещаться сразу такое количество противоречий, но принимал это качество с невыразимым трепетом.
-Ваше пристрастие смеяться над всем мне удивительно и непонятно, скажите, чем оно обусловлено?
- Это мода у нас в Талиге после того, как место маршала отдали язве, забияке и… а, вам серьезно… Так не больно, понимаете?
Он умел прожигать дырки в стенах и Олафах своим угольно-черным взглядом, знал, что надо сделать, чтобы растопить вековечный лед и не мог подобрать себе одинаковые носки.
О политике и войне молчали, жили от ночи к ночи. Серые, зимнее рассветы, слишком ярко напоминали о том, что есть баррикады, и нет возможности встать по одну сторону от них.
Все слишком просто, вот оно, то самое о чем мечтал всю жизнь, не зная как оформить в слова. Берущаяся непонятно откуда уверенность в том, что именно с этим человеком он с самого рождения мечтал провести всю свою жизнь или жалкий ее остаток. Беспроигрышный выход, тайный путь от всех проблем, прямая дорога на седьмое небо. Иди и возьми, бери и не отдавай никому. Но на другой чаше весов неизменный холод присяги, ветер в парусах и огромная ответственность за тех людей, которые однажды поверили в тебя. Верный взгляд неизменного Руппи эквивалентен удару поддых за завтраком, когда смуглая рука бессовестно скользит по колену. Корабли, покоящиеся на дне морском, обещанный ведьмами чужих берегов эшафот - впереди. Выбор един и, принимая всю его тяжесть, можно просить Создателя разве что о невозможности встречи с Бешенным. Очень не хочется открывать огонь на поражение по Закатной твари, проще расстрелять Бермессера в упор и пойти под трибунал. Кому нужны эти пунктиры на сухих листах бумаги? Каждую секунду, проклиная границы, обозначенные на карте, видеть в каждом изгибе любимого тела «не отпущу» и удерживать хрипом глупое и так понятное «люблю» на губах, отнюдь не потому, что слова обесцениваются. О нет, когда так мало времени, каждый вздох стоит дороже любых сокровищ мира. Просто это - та самая формулировка, которая не позволит миру снова поделиться на лягушек и лебедей, когда подобное сказано вслух отъезд в далекое, холодное «навсегда» будет отягощен чем-то большим, чем воспоминаниями, мечтами, снами. Адмирал флота Кесарии не может позволить себе такую роскошь, вице-адмирал Талига тоже. Да и не дает Вальдес ни словом, ни жестом, ни случайной улыбкой никаких обещаний. Он просто есть здесь, рядом, в нереальном сейчас, но грядущем преддверии Излома. В темных глазах нет бабского обещания ждать. Словно сон о лете перед рассветом затянувшейся зимы. Был ли? Не было?
Чем больше памяти за спиной и знания, тем беспокойней сон особенно тот, что на рассвете, проснувшись раньше на пару часов, вглядываясь в сонный лик лежащего рядом врага, с неожиданной ясностью приходит понимание... Не стоит жалеть о встрече и скорой разлуке, одного осознания того, что где-то на этой земле живет вице — адмирал Ротгер Вальдес, человек, проглотивший в юности магнит, наполняющий жизнь неизведанным доселе смыслом.
- Скажи мне, в какой момент ты понял, что все будет вот так?
- Как «так»?
- Ну, противоестественно.
- Смеяться будешь, с первого взгляда считай. Увидел, и накрыло: что ты это - то самое нечто, которое не отпустит меня никогда. Я расстроился ужасно, вот уж не думал, что жизнь меня свяжет с еще худшим занудой, чем дядюшка Везелли.
- Моя драгоценная непосредственность, скорее же справляйся со своей одеждой и залезай ко мне в теплую постель и я, наконец-то, дам тебе заслуженных тумаков...
|