- Как только придворные дамы терпят твое нахальство? – Лионель перебирал скопившиеся бумаги, аккуратно раскладывая их по нескольким стопкам.
- Ну, ты же знаешь, я неотразим, - Эмиль ухмыльнулся, падая на диван и закидывая длинные ноги на подлокотники. – И потом, нежные, трепетные эрэа любят лихих кавалеристов, которые в отличие от придворных шаркунов знают, чего хотят женщины.
- Ну конечно, - сухо согласился его брат, чуть морщась,– и именно поэтому я вынужден третий раз за последнюю неделю сопровождать тебя на дуэль. Из-за кого на этот раз? Из-за молодой жены графа Ренэ, которой ты вскружил голову на последнем балу?
- Эй, я всего лишь потанцевал с ней пару раз! – воскликнул Эмиль. – Было бы из-за чего ревновать!
- А то, что вас застали вдвоем в беседке в весьма компрометирующей ситуации – это тоже ничего не значит, да?
- Розалин выразила желание послушать стихи, разве я мог отказать даме?
- Страстным шепотом? На ушко? - Нель излишне резко захлопнул папку. – Кстати, матушка просила передать тебе, что хочет, чтобы ты сопровождал ее на прием к маркизу? Постарайся не опаздывать, она этого не любит.
- Прием, значит? – прищурился Эмиль. – Непременно буду.
- Удачи. Хорошо повеселиться.
- А ты не идешь?
- У меня, как видишь, полно дел. В отличие от тебя, я нахожусь на службе и не могу пренебречь своими прямыми обязанностями.
- Что ж, в таком случае мне стоит пойти собираться, - вздохнул Эмиль, легко поднимаясь с дивана. – Очень жаль, что для тебя всего желаннее общество бумаг в этот вечер.
***
Пары кружились по паркету, выполняя заученные па, и так же заученно смеялись, дерзили, любили, льстили и ненавидели. Высший свет вращался в привычном движении, слепя блеском настоящих бриллиантов и фальшивых улыбок. Арлетта Савиньяк кивнула сыну, показывая, что, если хочет, он может уйти, оставив ее на попечении графа Валмона. Она прекрасно знала, как ненавидит ее сын балы, настолько, что сбегает оттуда при первой же возможности. Но как он умудряется при этом сохранять репутацию блестящего кавалера и одного из самых желанных гостей, даже для нее оставалось загадкой. Эмиль тут же вежливо раскланялся с хозяевами и покинул особняк, умудрившись ни разу не попасться в цепкие коготки придворных дам, весь вечер искавших его общества.
Он сбежал по ступеням, нетерпеливо дождался, когда слуга приведет его жеребца, взлетел в седло и почти мгновенно слился с темнотой подступающей ночи, пустив коня рысью. Он остановился только возле великолепного сада, разбитого возле чьего-то роскошного особняка. Эмиль спешился, помедлил чуть-чуть, прислушиваясь, а затем буквально перелетел через забор, мягко приземлившись с другой стороны. Савиньяк уверенно двинулся вперед, петляя между аккуратными клумбами и декоративными кустарниками, пока не нашел то, что искал. Сирень в Олларии только еще начала расцветать, но здесь она уже распустилась: белые, бледно-фиолетовые, почти пурпурные цветочные облака, - так и льнули к рукам, соблазняя забиться в них лицом, вдыхая тонкий, пленительный аромат. Наломав полную охапку ветвей, Эмиль двинулся в обратный путь.
Через некоторое время он оказался возле родового особняка, стены которого украшала лепнина. Ею всегда было очень удобно пользоваться, чтобы беспрепятственно, и главное, тайно покидать дом и возвращаться в него же после таких вот ночных вылазок. Мальчишески улыбнувшись, Миль начал «восхождение». И вот он уже застыл на подоконнике, всматриваясь в темноту, наполнявшую кабинет Неля, через полуоткрытое окно, и решая влезть или нет. Пару минут ничего не происходило, но затем он услышал легкий шорох и стук упавшей на пол бутылки, решительно распахнул окно и влез в комнату, стараясь не свалиться на пол самому и не уронить букет. Глаза постепенно привыкли к темноте, и Эмиль разглядел застывшую в кресле странно одинокую фигуру брата. Тот, задумавшись, явно не заметил проникновение в комнату. Миль тихо подкрался к Нелю и уронил букет тому на колени, прошептав на ухо: «Эта ночь слишком хороша, чтобы проводить ее в одиночестве, Ли». Лионель вздрогнул, рука инстинктивно потянулась к эфесу отсутствующей в данный момент шпаги.
- Милле? – шепнул он.
- Прости, - легкий поцелуй в висок, и не понять, за что просит прощения: за глупую ссору или за то, что напугал.
Он осторожно отнял у Неля бокал и поставил его на стол, туда же положил сирень, отломив маленькую веточку, сплошь покрытую нежными цветами, заправил ее за ухо брату.
- Красивый, - тихо прошептал он и поцеловал, чувствуя, как тот, наконец, расслабился.
Лионель, все так же молча, притянул его в свои объятия, зарываясь лицом в волосы. Эмиль лишь покорно прижался, зная, что утром найдет темные полукружья синяков и закрыл глаза, подставляя лицо под легкий скользящие поцелуи: веки, виски, щеки. Волосы щекочут нос, и он улыбается, а Нель ловит эту улыбку в плен своих губ и не отпускает до тех пор, пока брат не вцепляется в плечи, то ли притягивая его ближе, то ли отталкивая, а затем гладит по волосам, успокаивая, и заглядывает в глаза, спрашивая: да - нет?
Эмиль тянет за узел шейного платка, развязывая: да. Кресло слишком узкое, слишком мало места, они мешают друг другу, жадно целуются, то и дело сталкиваясь зубами, будто им снова пятнадцать лет, смеются, пьянея от запаха сирени, от разгоряченной кожи под пальцами, от насмешливой нежности в темных, шальных глазах, от жара ладоней, скользящих по телу и шелковой прохлады ветерка, пробравшегося через распахнутое окно. Белый атлас рубашки, светлым пятном разлившийся на полу, перечеркнут черным – тихо звякнув, падает кожаный ремень, лунный свет, отражаясь в серебряной поверхности бляшки, играет бликами, сплетаясь с изящной вязью теней на обтянутых синей парчой стенах. Тихий стон тонет в настойчивом поцелуе, лепестки путаются в разметавшихся золотистых прядях, шепот – сладкий, успокаивающий, почти умоляющий – на ухо, пальцы сплетаются, движения подчиняются единому ритму, губы приоткрываются, ловя воздух, один на двоих. Где-то глубоко разгорается голодное пламя, и хочется больше: поцелуев, прикосновений - ближе, глубже, сильнее – до синяков, до криков, до дрожи, чтобы утонуть в раскаленном, слепящем наслаждении, белой вспышке, вознестись и упасть, вдвоем, всегда вдвоем. И вглядываясь в отражение собственного лица, шептать что-то бессмысленное и нежное: «никому», «твой» и «вечно», «вечно» - обещая и принимая обещания. А потом лежать, прижавшись, лениво перебирая светлые волосы, подставляя лицо под неспешные поцелуи и слушать биение сердца рядом, становящееся все более спокойным и размеренным, и молчать или говорить – неважно, им никогда не были важны слова, чтобы понять друг друга.
- Смотри, шесть лепестков, - Нель крутит в пальцах цветок. – Говорят, если его съесть и загадать желание, то оно обязательно сбудется.
- Правда? Тогда я знаю, что стоит попросить, - и сладость поцелуя искупает горечь сирени на языке. |