Ойген Райнштайнер пьет с Вальдесом каждую среду и субботу. С Ротгером весело пить, легко разговаривать, интересно слушать. В его доме всегда… да, по-разному, но никогда не скучно. Кто еще кроме Вальдеса будет встречать ночь, швыряя ветру конфеты в золотой фольге и хохоча во все горло?
«Мои прекрасные девочки,» - шепчет Ротгер, его глаза темны, а с лица стекает лет двадцать пять. И это было бы страшно, если бы уже не было выпито столько вина. Ойген говорит:
- Твои ведьмы… это же сказка.
- Ты так думаешь? – улыбается Вальдес звездному небу.
Под утро друзья расстаются, чтоб еще несколько дней встречаться только на службе. Райнштайнер все время думает: а слышал ли он в ту ночь женский смех за окном, или это были капризы ветра? В субботу зной достигает пика, и даже паруса кораблей в бухте горят солнечным огнем. Душно, жарко, голова кружится, и говорить бред легко.
- Отведи меня на гору, – просит Ойген.
- М, – поднимает бровь Ротгер и улыбается. – А есть ли у тебя бусы?
Райнштайнер немного раздражен, он чувствует себя идиотом, но отвечает кивком.
Вальдес тащит его на закате к скалам, туда, где волны с мерным шорохом облизывают песчаный берег. Последние лучи дробятся на воде алым и розовым, Ойгену немного смешно и страшно, не пойми отчего. Он жадно вглядывается в лицо друга, на котором нетерпение и страсть, страсть и нетерпение. Это… завораживает.
- Они все одинаковы? – спрашивает он.
- Конечно, нет! – Вальдес улыбается сумасшедшей странной улыбкой. – Самая прекрасная – моя. Но ты-то увидишь того, кто тебе всех дороже, не моих девочек. Нет-нет.
Он вскидывает лицо ветру и брызгам, смеется чему-то и исчезает, словно его и не было. Райнштайнер ежится от вечерней прохлады и вешает на ветку дерева нить жемчужных бус. Сейчас он сам не понимает, зачем пришел сюда. И звук легких шагов становится для него откровением. Он готов увидеть кого угодно от Королевы до портовой шлюхи, он сам не знает, о ком мечтает. Ему всегда казалось, что ни о ком… Она выступает из черных глубоких теней, которые рисуют на песке скалы, она появляется бледной звездой на горизонте, росчерком крыльев, и с ней приходят ветер, лепестки и свет. Она наклоняет голову к плечу:
- Забавно, ты хотел видеть лишь нас…
«Кого вас?» - хочется спросить Ойгену, но он заворожен светлыми волосами, льющимися по ее плечам, ее улыбкой и босыми пальчиками, выглядывающими из-под подола платья. А потом появляются остальные, как стайка золотых рыбок, они кружатся, и чешуйки их смеха драгоценнее золота всех затонувших кораблей.
Ночь длится, длится танец, ветер поет о любви и дальних краях.
Ойген просыпается в своей постели, не помня, как оказался здесь, но каждая минута ночи словно вычерчена под веками и под кожей.
В среду он приходит к Ротгеру и просит. «Мне очень нужно,» - говорит он. Вальдес смотрит на него внимательно, но потом хмыкает и не отказывает в просьбе. В этот раз Ойген вешает на дерево ожерелье из бирюзы и аметистов.
Она приходит, вместе с ветром и лепестками… на ее волосах белые искры соли. Ее глаза синие, как океан перед штормом. Ее сестры звенят монистами где-то здесь, где-то бесконечно далеко, потому что Райнштайнер не видит никого кроме...
Он скупает все жемчужные бусы в окрестных магазинах: белый, розовый, серый, черный жемчуг. Деньги летят, кто их будет считать?
Он плохо спит, он ходит, словно пьяный, он подставляет лицо ветру, но тот не приносит прохлады и облегчения… Ему грезится наяву ее улыбка, ресницы и запястья…
Он одевает на нее все больше и больше драгоценностей, но ни одна нить не доживает до рассвета. Кэцхен со светлыми волосами рвет их и сыпет сверкающие брызги жемчуга по ветру. Ей весело смотреть, как сияющие капли чужого безумия летят в песок и волны.
- Меня зовут Ойген. Скажи мне свое имя, – шепчет Райнштайнер.
- Мне не нужно твое имя, и ты мне не нужен, – смеется ветер.
- Я люблю тебя, – шепчет Райнштайнер.
- Мне не нужна твоя любовь, у меня есть мой Ротгер, – смеется ветер.
Вальдес больше не приглашает друга в гости и не пьет с ним «слезы» и «кровь». Он постукивает пальцами по поясу и смотрит. Когда он заговорит, Ойгену, вероятно, придется что-то ответить, но пока… он занят, ему нужно найти самые красивые изумруды в этом городе.
Он просит, чтобы камни нанизали на стальную нить, тонкую, как шелк.
Он хочет оставить на кэцхен хоть что-то свое, связать, отметить. Привязать.
Ее смех, ее лепестки, ее ветер…
В следующем танце она дергает бусы, но они не рвутся, она дергает снова и на ее лице недоумение и боль. Она вскрикивает и рвет стальную нить, и алая, совсем как у людей, кровь летит веером брызг.
- Почему? – кричит Ойген.
И он падает, падает… и просыпается, и сквозняк поет ему: «ты мне не нужен…»
Утром в его дом врывается Вальдес, швыряет ему в лицо зеленые камни, называет его «ублюдком». И лучше бы дуэль или семь футов под килем… изумруды зеленым ядом растекаются по полу.
- Чем ты лучше меня? – выталкивает слова Райнштайнер.
Вальдес замирает, и лицо его снова волшебно меняется, теперь там нет гнева, только грусть.
- Я никогда не говорю о любви. |