Хорошо, что здесь нет Дикона. Спасибо Создателю, Леворукому, всем демонам этого мира, прошлым, настоящим и будущим, что здесь нет Дикона, а когда мальчишка появится, все уже кончится.
(В. Камша “Лик победы”)
Робер Эпинэ злился.
Для злости не было видимой причины – или, вернее, их было слишком много, и почти все они скрывались под королевской мантией Альдо Ракана. И все же дурное настроение Робера не было связано с его сюзереном. Оно притихало, смытое заботами дня, и возвращалось кислотной волной при появлении Ричарда Окделла. Может быть, Эпинэ совсем не разбирался в людях, может, неправильно понимал постоянные оговорки Дикона: “Монсеньор”…”; но он ожидал от мальчишки отнюдь не такой реакции на недавние события. Робер готовился к тому, что Дикон впадет в тоску, или закатит истерику, или сделает еще что-либо столь же глупое и свойственное юности. А тот вел себя так, будто и не было эшафота, не было появления бывшего маршала Талига и его последующего пленения. Ричард теперь все свое время проводил рядом с Альдо, слепо и преданно таращась на Ракана, и весь остальной мир, казалось, утратил для него значение. Он словно забыл о существовании Алвы, Катарины, своей сестры, наконец…
Вот за такими размышлениями Робер коротал время в конюшне, где с некоторых пор чувствовал себя гораздо комфортнее, чем во дворце. Сегодня он преследовал и одну определенную цель, находясь на улице, - хотел дождаться Дикона.
Ричард появился к полудню, и первыми его словами после приветствия стали:
- Робер, где Его Величество?
Впрочем, другого Иноходец и не ожидал: Дикон и Альдо в последнее время были просто неразлучны. И все же Робер почти машинально поморщился, подавив желание прижать пальцы к вискам.
- Я его не видел. Дикон… - Эпинэ вгляделся в лицо Ричарда, - ты в порядке?
Ричард выглядел неважно: помятое лицо, синяки под глазами. “Может, не все так просто, как кажется”, - мелькнула мысль у Эпинэ. Дикон с недоумением уставился на друга, потом криво улыбнулся:
- Я в порядке. Я… немного покутил ночью. Альдо сказал… Голова болит немного, - виновато закончил свою речь Дик, сделав жест, узнав который, Робер вздрогнул. Юноша провел ладонью от переносицы к виску, на миг прикрыв глаза. Как странно, что эта привычка Рокэ прилипла и к Повелителю Скал и Повелителю Молний – хотя, может, этот жест был характерен для всех, у кого голова разламывалась от боли. “Не болит голова только у Альдо”, - мрачно усмехнулся про себя Робер. И сказал совсем не то, что собирался:
- Дикон, ты не взглянешь на Моро? Мориск не подпускает к себе никого. А ты все-таки…
- Нет! – резко и как-то испуганно перебил его Ричард. – Я… извини, мне нужно увидеть Альдо.
Дикон торопливо выскочил из конюшни, оставив Робера со смешанным чувством удивления и досады.
Ричард Окделл толком не спал уже неделю. Он искренне полагал, что в его возрасте бессонницей не страдают, поэтому списывал свое состояние на напряжение последних дней, полнолуние, вино… В общем, на что угодно, кроме болезни. Сломанные, недолеченные ребра все еще ныли, но Ричард их просто игнорировал. К тому же рядом с Альдо он оживал, буквально расцветая в хорошем настроении своего короля. Тот строил планы, много смеялся, втягивая Ричарда в круг огня, который, казалось, горел вокруг него. А как еще объяснить то, что, покидая дворец, Дикон начинал страшно мерзнуть, и настроение ухудшалось с каждым шагом, отдалявшим его от Альдо Ракана? Если бы Дик мог, то вообще ходил бы за ним, как привязанный. Рядом с Альдо можно было не думать ни о чем, только мечтать.
Но реальность встречала Ричарда сразу же за воротами дворца и скрыться от нее было невозможно. В будущем Дик часто представлял себя маршалом Великой Талигойи, за плечами которого десятки славных побед, сотни спасенных жизней. И все просто: тут друзья, там враги, над головой знамя Раканов… Но изо дня в день приходилось разбираться с бесконечными конфликтами “южан” и “северян”, с мародерством, недовольством горожан и отсутствием денег. Преуспевал в этом Ричард плохо, у него не было ни опыта в таких делах, ни достаточного авторитета среди солдат. Он не командовал ими в бою, не был знаком с большинством офицеров – и вообще за глаза считался “чужаком” и “мальчишкой”. Обратиться за помощью к Роберу было стыдно, а рядом с Альдо все проблемы исчезали, как тени в полдень, и Ричард забывал, о чем хотел поговорить с королем. А тот не скупился ни на слова, ни на подарки.
Дик хорошо помнил последний разговор с Его Величеством в кабинете, залитом утренним солнцем.
- Смотри, - Альдо отдернул занавеси, - снова солнце. Это наша с тобой судьба, Дикон. Свет, тень, и снова свет… Ты согласен?
- Да, - твердо ответил Дик.
И когда Альдо отдал ему особняк Рокэ Алвы, Ричард тоже ответил согласием.
Только вот на улице уже неделю шел дождь, а в особняк Дикон так ни разу и не заглянул. Он собирался, правда собирался, но когда показалась знакомая крыша, просто повернул Сону прочь. К Рокслеям Ричард больше не вернулся, и уже несколько дней ночевал в гостинице. Ему там не нравилось, и вообще, все это было смешно и… Легче не становилось. Иногда Ричарду казалось, что он физически ощущает присутствие Ворона в городе, яркое, как факел на ветру. И куда бы он ни шел, незримый ветер сыпал в глаза синие искры, жгучие до слез.
Дик считал выходку Алвы дурацкой и злился на него без видимых причин. Рисковать жизнью ради такого ничтожества, как Фердинанд… Может, права молва о близости низложенного короля и маршала? Думать об этом было противно и… обидно. Как будто Ричарда обделили чем-то. А чем? Неизвестно.
Увидеть Моро Дик хотел не больше, чем Леворукого, но тем не менее уже час торчал в конюшне, глядя, как мориск бьет копытом и прядает ушами. Ричард не делал попыток подойти к коню, только смотрел. Моро косил на него лиловым глазом и изредка фыркал, странно напоминая своего хозяина.
На улице крапал дождь, было сыро и зябко. Уходить из уютного сумрака конюшни не хотелось. Катарина была больна и за Ричардом не посылала, да он и сам не настаивал. Что-то изменилось в его чувствах к “бледному гиацинту”, потушив страсть. Может, виноват дождь, может, разлука… а может, вино с ядом, вкус которого он так и не узнал.
Альдо решал какие-то неотложные политические вопросы, Робер вместе с Карвалем уехали в казармы. Идти на вчерашний постоялый двор… Уж лучше конюшня. Дик тоскливо думал, что лично для него, в общем-то, ничего и не изменилось, он по-прежнему никому не нужен, идти ему некуда и не к кому. Но нельзя же играть в гляделки с конем бывшего Первого маршала Талига до бесконечности.
Дождь, как ни удивительно, показался вечно мерзнущему Ричарду теплым. Мелкие капли почти нежно касались кожи, в разрывах серых туч проглядывало солнце, окрашивая их края золотисто-розовым. Юноша, наверное, задремал, убаюканный мерной поступью Соны; поэтому как оказался у стен главной тюрьмы Олларии, в просторечии именуемой “графиней”, он понятия не имел. “Графиней” тюрьму называли, вероятно, за то, что здесь содержались противники правящей династии из дворянского сословия; а может, за белый цвет каменных стен, что тюрьму окружали. Как бы то ни было, Ричарда это не очень интересовало. Что его сейчас занимало - так это с каких кошек его сюда принесло?
Сколько бы он так простоял, неизвестно. Колебаниям его положил конец стражник, чья недовольная небритая рожа высунулась из смотрового окошка на массивных тюремных воротах.
- Эй, ты! Тут стоять не положено. Давай, вали отсюда!
Скопившиеся раздражение и усталость заставили Ричарда, вспыхнуть, как порох.
- Как ты разговариваешь с герцогом Окделлом, мерзавец! Открывай ворота, я здесь с инспекцией от Его Величества Альдо Ракана. Кто твой начальник? Доложить немедленно!
Рожа в окошке исчезла, словно ветром сдуло. Через секунду железные ворота дрогнули и открылись, со скрежетом поворачиваясь в петлях. Сона всхрапнула и звонко стукнула копытом. Ричард послал мориска в открывшийся проем, досадуя на свою несдержанность. Навстречу ему уже торопился какой-то толстяк с явно великоватой для него рапирой на поясе.
- Герцог Окделл! Какая честь, - толстяк с большим достоинством поклонился, - временный комендант тюрьмы, барон Хьюго Брион к вашим услугам.
- Мы с вами соотечественники, барон? Ваше имя мне знакомо, – Ричард спрыгнул на землю, отдав повод уже знакомому стражнику и наградив его мрачным взглядом.
- Все верно, Брионы испокон веков жили в Надоре… Да что мы с вами под дождем-то стоим… Прошу, пройдемте внутрь, там и скажете, что привело герцога Окделла в эти стены.
Ричарду ничего не оставалось, кроме как проследовать за комендантом. Барон провел его узким, полутемным коридором в круглую комнату на втором этаже, где стояли огромный полированный стол и несколько мрачного вида шкафов; на стенах светлели квадраты от снятых портретов. Барон бросил влажный плащ на стул с высокой спинкой, порылся в ящике стола и водрузил на стол бутылку вина и пару бокалов.
- Присаживайтесь, герцог. Я догадываюсь, зачем Вы здесь. Но не откажите мне в недолгой беседе; работа коменданта имела бы свои плюсы, кабы не скука. Эти мужланы, что называют себя стражей… Единственный достойный собеседник здесь капитан Латен, но он болен.
- Простите, барон, но я тороплюсь, - спешить Дику было некуда, только вот на разговоры с комендантом тюрьмы его не тянуло, к тому же здесь было холодно.
- Да, конечно, я понимаю, - засуетился Брион, сунув в руки Ричарда бокал с вином. – Дела государственной важности, не то что у нас… Тишь да гладь… Вы ведь маршала Рокэ Алву…бывшего то есть маршала желаете видеть?
- Да, – сорвалось с губ Дика раньше, чем он понял, что сказал. Юноша залпом выпил баронское пойло, не разобрав вкуса; горло обожгло. Все, чего он желал сейчас, это оказаться где-нибудь в Алате. Но отступать было поздно. К тому же в глубине души Ричард осознавал, что привело его сюда, и испытывал даже некоторое облегчение – как перед болезненной, но необходимой операцией.
- Проводите меня, - сказал он почти недрогнувшим голосом.
Ричард думал, что им предстоит спуститься в подвальный этаж, но барон уверенно провел его через тюремный двор к угловой башне, потом коротким коридором мимо скучающей стражи и редких окошек, забранных решетками – к одинокой железной двери. Обернулся к Дику.
- Герцог, вы меня простите, но прошу оставить оружие здесь, - он развел руками, - таковы правила, не я их придумал.
- Конечно… А Вы разве со мной не зайдете? – неловко спросил Ричард.
- Я? Нет! Знаете, не испытываю желания лишний раз Его видеть. Может, он и не продавал душу Леворукому, но язык у него – бритва с ядом.
Железная дверь за Диком закрылась бесшумно, даже скрежет повернувшегося ключа можно было угадать едва-едва. Ричард оказался в довольно большой комнате, перегороженной решеткой надвое. По ту сторону решетки под потолком зияло крохотное окошко. Дневной свет острыми копьями падал вниз, рассеиваясь по полу блеклым туманом. Стол-секретер, кресло, кровать с балдахином; часть комнаты отгорожена высокой ширмой.
Рокэ Алва стоял к Ричарду спиной; услышав шаги, лениво обернулся. На пленника Рокэ не походил. Выглядел он ухоженно и даже щеголевато – в светлой рубашке с ручной вышивкой и распахнутом камзоле. В камере держался, как у себя дома – свободно и естественно. На столе виднелись исписанные листы, какие-то книги.
Если визит бывшего оруженосца удивил Ворона, по его лицу заметно этого не было. Он смотрел на Ричарда совершенно бесстрастно, как смотрел бы, вероятно, на тюремных крыс, что попискивали за тюремной кладкой. Дик вдруг как-то сразу почувствовал все: и холод каменных стен, и затхлый воздух, и вернувшуюся боль в груди. В легкие словно набили игл; он закашлялся, да так сильно, что пришлось опереться на стену. Приступ закончился, оставив слабость и стыд. Это вот ему всегда удавалось: выставить себя перед Алвой идиотом. Ворон, молча наблюдавший за мучениями Ричарда, холодно произнес:
- Герцог Окделл, чем обязан?
Дик пожал плечами, чувствовал он себя ужасно. Говорить было нечего, да и незачем.
- Вы мне снились… В Золотую Ночь.
- Вот как? – безразлично спросил Алва. Плевать ему было на то, что снится Ричарду Окделлу, как, впрочем, и на самого Окделла. Нужно было уходить, но так сразу… Глупо-то как. Дик с тоской вперился в железную дверь, взмолившись, чтобы в “Графине” начался пожар, бунт или нашествие ызаргов. Что угодно, лишь бы уйти отсюда с минимальным позором.
Рокэ подошел почти вплотную к решетке, увидев, как Ричард неосознанно качнулся назад, вздернул бровь и усмехнулся.
- Торопитесь? Жаль. Посетители меня не балуют. Боюсь, я совсем отстану от жизни в столице. Ну же, герцог, утолите мое любопытство: кружева все еще в моде или их полностью сменили холст и дерюга? До меня дошли слухи, что Ракан крайне рачителен, если не сказать скуп.
Ричард вспыхнул, ощутив спасительную злость, смывшую неловкость и смущение.
- Альдо Ракан – истинный король. Он думает о благе страны, а не о тряпках. Для него важны его подданные, а не то, во что они одеты.
- Глядя на вас, убеждаюсь в этом все больше. Какого нищего, и из какой канавы вы раздели, Окделл? Признаюсь, я не страдал бессонницей, размышляя о судьбах Великой Талигойи, но мои люди, по крайней мере, не ходили в обносках.
Ричард неосознанно глянул на рукава куртки: обшлага истрепались, а ткань почти совсем выцвела. Дикон никогда не завидовал роскоши придворных платьев, все-таки он был воспитан Мирабеллой Окделльской, которая почитала аскезу единственно достойным способом прожить отпущенный Создателем срок. Но не признать справедливость слов Ворона Дик не мог. Он же не крестьянин какой-нибудь, а опора трона, Повелитель Скал. Просто война, ранение, переворот… Да и Альдо молчал, значит, его устраивал внешний вид друга. Или ему было все равно? Последнее предположение уязвило Ричарда больше всего.
- Альдо… Его Величество щедрый и справедливый король. Я сам… Его Величество подарил мне Ваш особняк, - выпалил Ричард в порыве непонятной мстительности, добавив зачем-то, - Монсеньор.
- О-о… - Задумчиво протянул Алва, - и как это Вам, чувствовать себя хозяином моего дома?
- Не знаю. Я там не живу, – буркнул Дик.
- Действительно щедро… Дарить то, что тебе не принадлежит, тому, кто нуждается в этом, как телега в пятом колесе.
Разговор получался странным и даже диковатым. Иногда Ричард представлял себе встречу с Вороном, и вся она виделась ему наполненной стыдом, горечью и страхом. Ничего подобного сейчас он не чувствовал. Напротив, это было почти… хорошо, вот так пикироваться с Рокэ, прислонившись лопатками к стене и не глядя на расслабленную фигуру за решеткой. Алва устроился в кресле, вытянув длинные ноги и насмешливо улыбаясь. Можно было представить, что горит камин, а к столу прислонена гитара. И все в порядке, можно не просыпаться каждую ночь от кошмаров и не вздрагивать при виде колец с красными камнями.
- Уснули, герцог? – разбил его грезы Ворон.
“Раньше он сказал бы: “Уснули, юноша?” - или назвал бы меня по имени”, - подумалось почему-то Ричарду. И сразу стало так мерзко на душе, что хоть вой. Ничего уже не будет. Рокэ Алва свободен даже в заключении, а Ричард Окделл и на свободе пойман в ловушку своей совести. И можно сколько угодно избегать мыслей о случившемся и глотать неизбежное понимание в глазах Робера Эпинэ. От себя не спрячешься…
Зачем он пришел сюда? Прощения просить? Нелепость собственного поступка на миг оглушила Дика, рванула болью в груди. Он снова согнулся в кашле, влажном и хриплом; рот наполнился кровью. “Прикусил губу, наверное”, - решил Дикон. Сглотнул теплую влагу, молясь, чтоб его не стошнило.
- Вы отвратительно выглядите, - любезно приободрил Дика Ворон.
- Зато вы хорошо, - не подумав, ответил Ричард.
Алва тут же сощурился, видимо, собираясь по обыкновению сказать что-то едкое и уничижительное, но – слава Святой Октавии – в двери провернулся ключ, и в камеру ввалился Брион.
- Ну как же вы не вовремя, барон! Герцог только-только перешел к комплиментам, - чересчур радостно воскликнул Рокэ, - а тут вы!
- Э-э… Не хотелось бы вам, мешать, господа, но там ищут герцога Окделла… - несколько ошалело уставился на Ричарда комендант.
- Кто?
- Некий Никола Карваль. Вам знакомо это имя?
- Да, – благодарно ответил Дик и заторопился к выходу. В спину ему донеслось:
- Окделл, в следующий свой визит прихватите пару бутылок “Черной крови” из погреба моего… вашего дома.
И пока Ричард шел по каменным коридорам, ему всё казалось, что насмешливая улыбка Рокэ жгуче впивается в его спину, будто диковинное клеймо.
Никола Карваль ждал Ричарда на улице. Он был не один, небольшой отряд южан окружал его живым кольцом. Как ни странно, никакие дурные предчувствия при виде этой картины Дика не посетили. Напротив, ему казалось, что худшее позади. Что могло случиться такого, что сравнилось бы по значимости с посещением бывшего эра? Его друзья были живы и в добром здравии, Альдо Ракан на троне Талигойи, где-то в столице была Айрис, Катарина опять-таки… Впрочем, Никола его радужных настроений не разделял; завидев Ричарда, он недовольно нахмурился.
- Мы ищем вас уже час, герцог. Если бы прохожие не подсказали, куда вы направились, мы непременно бы разминулись.
- Что произошло? Вас послал Робер Эпинэ?
- Монсеньор? Да, он… Четверо ваших людей покинули свои посты. Надо их найти, и сделать это быстро, пока не случилось худшего.
Дик непонимающе посмотрел на Карваля.
- Что вы имеете в виду под “худшим”? Эти люди – дезертиры, куда уж хуже. Можете быть уверенны, за самовольную отлучку в город они понесут наказание.
- Вы действительно не понимаете? – раздраженно стиснув поводья, Никола неприязненно продолжил, - они при полном вооружении, да еще с указом Его Величества в руках, который гласит: за одного убитого солдата вешать троих горожан. И в город они отправились не кутить, а мародерствовать.
- Капитан Карваль, вы не можете кидаться такими обвинениями бездоказательно! – взвился Ричард. - Эти солдаты сражались за Талигойю и заслуживают уважения.
- Вот и уважайте, сколько вам заблагорассудится, только давайте найдем их сначала. Монсеньор Эпинэ ищет в северной части города, мы поедем на запад.
Дезертиров нашли они на удивление быстро, да те и не прятались. Вопли хозяйки дома, который они грабили, были слышны за пару улиц от места. Сами улицы были пусты, словно вымерли.
Когда Ричард въехал в распахнутые ворота нужного дома, развернувшаяся перед ним картина тут же напомнила ему события годичной давности: по двору были разбросаны какие-то вещи, узлы; входная дверь дома, выбитая, лежала на земле; трое солдат избивали ногами неподвижно лежащего человека, пока четвертый, схватив за волосы визжащую девицу, рвал на ней платье; забившись под телегу, скулил ребенок лет пяти. Карваль, чуть отставший от Дика, рявкнул:
- Что здесь происходит?!
Мародеры неохотно отпустили свои жертвы и,отряхиваясь и переглядываясь, встали прямо. Ни один из них, как машинально отметил Ричард, оружие не убрал.
Ребенок не замолкал. Отпущенная девица первым делом кинулась к лежащему мужчине. Один из мародеров со свежим шрамом через всю щеку сплюнул и повернулся к Ричарду.
- Эта сволочь с ножом на меня кинулась…
Закончить он не успел, женщина, перевернув мужа на спину, вдруг как-то очень громко ахнула. Потом, как была, на четвереньках, отползла назад и пронзительно закричала:
- Убийцы! Убийцы!
Ричард быстро глянул на Карваля, но тот и не пытался вмешаться. К воротам стекались жители близлежащих домов, угрюмо наблюдая за солдатами короля. Какая-то дородная матрона выхватила из-под телеги рыдающего ребенка, но к его матери никто не подошел. Четверка мародеров хмуро переглядывалась между собой, но особо обеспокоенными они не выглядели. “Защитники Талигойи, - с внезапной яростью подумал Дикон. - Создатель, что же делать?” Никола Карваль всем своим видом говорил: “Это Ваши люди, разбирайтесь сами”.
Ричард послал Сону вперед.
- Кто старший? Назвать имя и звание!
- Лейтенант Марсель Крюшон. Приписан к полку герцога Окделла.
- Вы и ваши люди самовольно покинули пост, лейтенант. Вы можете это объяснить?
- Нам не платят жалованье, ваша светлость, - подобострастно затянул Крюшон. Впечатление, правда, портила развязная поза и нагловатая ухмылка. - Эти крохоборы не желают делиться со своей доблестной армией, а мы только-то попросили немного еды. А этот… первый напал на нас.
Толпа встретила слова лейтенанта полным молчанием, девица рядом с убитым тупо смотрела на Ричарда, впившись ногтями в лицо – по щекам, словно слезы, ползли красные струйки.
- Сдать оружие.
Мародеры неохотно побросали шпаги, выжидающе уставившись на Ричарда.
- Повесить… - услышал свой голос Дик, отстраненно удивившись, как незнакомо он звучит. - …лейтенанта Крюшона, как зачинщика, остальных арестовать. Их судьбу решит военный трибунал.
Толпа вздохнула, подавшись вперед. Карваль вскинул руку, отдавая распоряжения своим людям. Крюшон рвался из рук южан и выкрикивал проклятья. Его товарищи сбились в кучку, испуганно и недоверчиво переглядываясь. Никола спешился и встал рядом с Ричардом.
- Монсеньор поступил бы так же, – уверенно сказал он. В голосе его слышалось непривычное одобрение.
Дик кивнул. “Монсеньор так и поступил. А я был рядом и возмущался излишней, как мне казалось, жестокостью приговора. Насколько все было бы проще, если бы сейчас здесь вместо Карваля стоял Рокэ. Можно было бы переложить ответственность на его плечи, закрыть глаза или уехать… Любая глупость была бы прощена… Но почему? Создатель, Леворукий и все его кошки, почему? То как я вел себя – это невообразимо. Терпеть такое… надо быть сумасшедшим или…” Додумать Ричард не успел, из толпы раздался крик. Это Крюшон вырвался из рук солдат, но вместо того, чтобы бежать прочь, кинулся к Ричарду, на ходу поднимая что-то с земли. Дальнейшее происходило слишком быстро, оставив в памяти Дика лишь несколько фрагментов: вот Крюшон замахивается булыжником, вот Карваль дергает Ричарда за рукав, но не успевает… И камень врезается застывшему Ричарду точно в правую половину груди, туда, где ребра ноют особенно сильно. Боль – похожая на свет, она ослепляет, выжигает сознание и чувства…
Когда боль дошла до пика, свет погас, и Ричард упал во тьму.
- Просыпайся, Сероглазка, – кто-то звал Дика. Так радостно, будто обещал показать нечто удивительное, стоит ему только открыть глаза. Этот голос почему-то напомнил о Марианне: желтый шелк, алые розы, черешня, рассыпанная по полу – и все такое яркое, что сразу захотелось крепче сомкнуть веки и вновь утонуть в благодатной тьме. Но голос был настойчив:
- Дикон… Дикон.
Ричард вздохнул; по телу прокатилась волна боли, лучше любых слов заверяя, что он жив.
Первым, что Дик увидел, очнувшись, был полог кровати с вышитым на нем зверем Раканов, и только потом – Альдо. Его Величество сидел, раскачиваясь, на стуле в изголовье кровати. Заметив, что Ричард открыл глаза, Альдо воздел руки к потолку.
- Славься, Создатель!.. Дикон, ты доведешь своего короля до сердечных колик! Ну и напугал ты нас всех…
- Всех? – неуверенно переспросил Дик.
- Конечно, всех! Меня, этого… Карваля – это он тебя привез, кстати… Ну, и рассказал о ваших художествах… Робер перепугался страшно. Никогда его таким не видел… Он сидел с тобой все время, пока ты без сознания валялся. Ушел недавно, поговорить со своим Карвалем “по душам”.
Ричард невольно поморщился.
- Я сам виноват. Никола ни при чем.
- Вот об этом нам с тобой еще нужно потолковать, - значительно произнес Альдо, ткнув куда-то в направлении подушек указательным пальцем, - я не понимаю, что за стих на тебя нашел. Это ж надо придумать повесить собственного лейтенанта! Так недолго и до измены.
- Альдо! Ваше… - изумленно воскликнул Дик. Легкие не справились с криком, заставив юношу захлебнуться кашлем. Альдо подождал, пока приступ не кончился, потом плюхнулся на кровать рядом с Ричардом и примирительно проговорил:
- Дикон… Ну, прости, прости. Глупая шутка, признаю. Ляпнул не подумав. Но ты тоже хорош… Ладно еще не всех четверых перевешал.
- Что будет с остальными?
- Посидят в карцере, остынут, - пожал Альдо плечами, - пока все не забудется.
Дикон не поверил своим ушам.
- Что ты говоришь?.. Этих солдат нужно отправить под трибунал. Ты не понимаешь, они мародерствовали, убили человека…
- Дикон-Дикон… - Его Величество рассеянно запустил пальцы в волосы друга. - Это ты ничего не понимаешь в политике. Нужно, чтобы гражданские не сомневались в авторитете защищающей их армии. Если мы будем показывать свою слабость, ничего хорошего из этого не выйдет.
Дикон хотел было возразить, у него накопилось множество возражений, но Альдо рядом был таким горячим – жар его тела, как тяжелое одеяло, придавил Ричарда к постели, спутал мысли. А прикосновения властных пальцев к русым прядям сбивали с толку. Дик чувствовал и смущение и удовольствие. Клонило в сон. В полудреме он видел другое лицо, склоненное к нему, синий насмешливый взгляд; ощущал другую руку в своих волосах, легкую и быструю, как ветер. Вокруг гремели выстрелы, пахло оружейной гарью, вражеская конница приближалась, как темная волна, а Рокэ смеялся: “Браво, Дикон. Первый выстрел и такая цель!” А где-то рядом другой голос шептал горячо и настойчиво:
- Дикон… Дикон… Дикон, не спи…
- Ваше Величество! …Ваше Величество!
Наверное, Робер Эпинэ стучал, прежде чем войти, но ни Ричард, ни Альдо его не слышали. За что и поплатились. Окончательно проснувшийся Дик краснел и прятал глаза. Альдо взлетел с кровати, торопливо поправляя манжеты расстегнутой рубашки.
- Робер, ты вовремя. Мне нужно идти на встречу с… одним человеком, - преувеличенно бодро проговорил Альдо. - А ты пока побудь с Ричардом…
- Я ненадолго, – сухо перебил его Эпинэ.
- О, отлично, – пропустив его слова мимо ушей, Альдо хлопнул Робера по спине и вышел.
Робер устало опустился на стул у кровати и вытянул ноги. Дик, подняв наконец взгляд на Иноходца, с вызовом сказал:
- Ты тоже считаешь, что я был не прав? Будешь читать мне нотации?
- Ты о чем? – Робер приложил ладонь к виску. - Если о Крюшоне, то ты поступил как должно. Если о твоем состоянии, то да, буду. Закатные твари, Дикон, ты уже не ребенок, что за глупое геройство! Какого… ты мотаешься по городу со сломанными ребрами?.. И кстати, где ты живешь? От Рокслеев съехал, в особняке Алвы не появлялся…
- В гостинице.
- Утром заберу тебя к себе.
- Мне и тут неплохо, – буркнул Ричард.
- Ты находишься в спальне Его Величества Альдо Ракана. Хочешь сплетен? Не буду мешать, – Эпинэ раздраженно поднялся. - Была сплетня о Фердинанде и его маршале, теперь будет об Альдо и тебе. Прекрасно. Именно этого нам не хватало для полного счастья.
Дикон снова покраснел; такие доводы ему в голову как-то не приходили. Он подумал, а знает ли Робер о его визите в тюрьму – и решил сменить тему.
- Робер, ты не мог бы поговорить с Альдо насчет сегодняшнего… Он считает, что трибунал над мародерами не нужен, собирается подержать их в карцере и отпустить. Я думаю…
- Ты думаешь, я думаю, а решает Альдо, - оборвал его Эпинэ; помолчал, разглядывая взъерошенного Дика и мягко продолжил: - Извини, ты прав. Но, боюсь, Его Величество слушать меня не будет. Давай-ка выброси все из головы и спи, тебе нужно выздоравливать.
Нет, конечно, совет был хорош: выбросить все из головы. Но сон все не шел, а неясная тревога усиливалась. Дикону не давало покоя решение Альдо о судьбе мародеров. Сердце говорило ему смириться, довериться королю, как обычно. Разум твердил, что это неправильно. Никакого уважения новая власть не добьется, покрывая преступников. Ричард устал ворочаться на широкой постели, его лихорадило, растревоженные ребра ныли, и он решил, что раз все равно уснуть не получается, то почему бы не найти Альдо и не попытаться еще раз с ним поговорить. Решение было не самым умным, но Повелителя Скал это не смущало. Ричард с трудом поднялся, подавив невольный стон боли, натянул кое-как одежду и сапоги. В смежном со спальней кабинете Альдо не оказалось, но Дик рухнул в кресло у камина и застыл. Силы свои он явно переоценил, тело ломило, голова кружилась. Юноша устроился удобнее, собираясь подождать, и сам не заметил, как задремал.
Разбудили его голоса. Двое мужчин тихо переговаривались где-то у окна, видимо, продолжая недавно начатый разговор. Дикон не видел их: кресло, в котором он сидел, было развернуто к камину, и высокая спинка отгораживала его от собеседников.
- Смотрите, Ваше Величество – разверзлись хляби небесные, - донесся до Ричарда глуховатый голос. - Гроза надвигается… Это Создатель дает знак детям своим.
- Вы, господин Штанцлер, любите говорить загадками, - недовольно протянул другой.
Потрясенный Дикон понял, что оказался невольным свидетелем встречи Альдо с эром Августом, который, как думал юноша, давно покинул границы Талигойи.
По стенам кабинета метались длинные тени, разрываемые короткими вспышками молний. Буря приближалась к городу медленно, грома еще не было слышно, и в тишине грозовой полусвет создавал нереальное, жуткое впечатление. Может быть, поэтому Дик так и не решился дать о себе знать, а только сильнее вжался в кресло и затаил дыхание.
- Если гроза – это знамение, то она больше похожа на гнев Господень, чем на одобрение, - продолжил Альдо. - Я все же не уверен, что сейчас самое подходящее время…
- Ваше Величество, такие решения ложатся тяжким бременем, но на то Вы и король, чтоб вынести то, что обычным людям не по силам. Я не похож на Божьего вестника, слишком меня потрепали годы и тревоги за судьбу моей страны, но заклинаю Вас, послушайте человека, преданного Талигойе до последней капли крови, - в голосе Штанцлера слышался почти священный пыл. - Если ядовитая гадина угрожает жизни, ее необходимо раздавить без жалости; если сорная трава душит доброе семя, ее нужно выдернуть с корнем.
- Я понимаю, понимаю, - сдался Альдо. – Но, может…
- Лучшего времени не будет. Сейчас, когда добровольная сдача в плен Алвы у всех на устах, его самоубийство вызовет толки – но, поверьте, люди это примут. Талига больше не существует, Фердинанд свергнут, Ворон никому не нужен, его дело проиграно… Но пока он жив, в городе будут продолжаться волнения. Ваше Высочество, Рокэ Алва должен умереть. - Голос Штанцлера совсем скатившийся до трагического шепота, окреп: - Кстати, Вы не знаете, что Ричард Окделл делал сегодня в “Графине”?
- Что? Дикон…
- Пока Ворон жив, он будет отравлять все вокруг себя, - мягко, почти ласково произнес Штанцлер. Дик почти видел, как эр Август с сожалением качает головой. – Он страшный человек.
- Хорошо, - Альдо, кажется, был зол. - Эр Август, я доверяю вам решение этого вопроса. И… все должно выглядеть естественно.
- Благодарю моего короля. Эта ночь избавит Вас от многих проблем… А сейчас я должен торопиться. Я и мои люди ждали только Вашего слова.
Голоса стихли. Дикона трясло; ему казалось, что замок рушится, и огромные камни катятся по широким лестницам, чтобы наконец рухнуть с тяжким грохотом на драгоценный паркет. Лишь спустя некоторое время Ричард понял, что это ревет гром. Гроза наконец ворвалась в город.
Что-то нужно было делать. Например, кинуться к Альдо, просить… нет, требовать, чтобы он отменил свой чудовищный приказ. Или догнать Штанцлера, остановить и… “Слишком мало времени, - вдруг понял Дик, - я не успею. Поздно.
Все поздно. Завтра Алве не понадобится “Черная кровь”, ему хватит своей напиться вдоволь. Багровый океан вздыблен одной исполинской волной и мчит на хрупкую башню. Молнии и ветер, шторм… и каменная башня рушится под ногами... На какой-то миг Дикон решил, что сходит с ума. А еще через секунду он принял решение.
На улице грохотало. Ливень падал сплошной стеной, в мертвенном свете белых молний вода отблескивала металлом. Казалось, стоит выйти из-под защиты зданий – и хрупкую плоть иссечет лезвиями струй. Дикон смотрел на непогоду из-под козырька кухонной двери; боли в ребрах он почему-то не чувствовал, только голова кружилась. Покинуть дворец незамеченным оказалось непросто. То, что его не остановили, было просто удачей. Широкий замковый двор опустел, все спешили укрыться от бури под надежной крышей. Здесь опасности быть замеченным не существовало, но все же Ричард добирался до конюшен, осторожно обходя редкие окна и продвигаясь почти впритирку к мокрым стенам. Ноги скользили по скользкой брусчатке, вода промочила одежду насквозь, но Дикон холода не замечал. Он был всецело захвачен задуманным. Идея, что пришла ему в голову, здравомыслием не отличалась. Он не успел бы догнать эра Августа, тем более опередить. Но именно это Ричард собирался сделать, хоть и знал, что такое под силу разве что богам или демонам. И пусть боги редко прислушиваются к мольбам людей, слишком далеки они от мирских забот, а демоны просят слишком большую плату за свою помощь. Выбора не было.
В конюшне тускло чадили факелы, в дальний угол свет почти не проникал. Пустые стойла зияли темнотой, будто ямы. На какой-то томительный миг Ричард испугался, что никого здесь не найдет. Но нет – Моро вырвался из плена теней, как черная молния, и, яростно всхрапывая, ударил копытами по деревянной перегородке.
Если тьму можно назвать ослепительной, то Моро был именно таким. Демон бури. Конь метался в узком стойле; копыта с такой силой били по металлической щеколде, что высекали искры, глаза светились, словно у кошки. Моро казался совершенно безумным, как и положено демону. То ли гроза так подействовала на коня, то ли он чувствовал каким-то непостижимым образом опасность, грозящую хозяину. Только подойти к Моро, когда он в таком состоянии, было чистой воды самоубийством. Дикон протянул было руку в успокаивающем жесте, но конь рванулся к нему с такой жаждой убийства в глазах, что юноша отскочил к противоположенной стене. Ричарду было страшно. Он никогда не испытывал такого страха раньше, все внутри выло от ужаса; не перед болью, и даже не перед смертью – перед неотвратимостью. Казалось, время текло по его венам, словно кислота… И тогда Ричард закричал.
Гром перекрывал слабый человеческий голос, и в редкие моменты затишья можно было расслышать лишь одно слово, одно имя: Рокэ… И еще, кажется, Дик ругался. Ругался на кэналлийском.
Может быть, Моро услышал знакомое имя, может, Создатель сжалился над Диконом – но конь отступил от затвора и опустил голову, смиряясь с чужой волей. Ричард подошел на ватных ногах к стойлу, откинул щеколду. Внутренне он уже приготовился к нападению, но Моро не торопился показать норов – казалось, мориск чего-то ждет. Дик провел ладонью по длинной гриве; Моро резко фыркнул и куснул Дика за плечо. Не успел Ричард подивиться такому почти игривому поведению мориска, как тот укусил его сильнее, побуждая к действию. Глаза жеребца светились в темноте недобрым огнем. Он не предлагал Дику дружбы, только вынужденный союз. Юноша торопливо оседлал мориска и вывел из конюшни.
Вылетев под открытое небо, Моро затанцевал под ливнем. Пространство замкового двора освещалось только зарницами молний, и сам жеребец казался еще одной молнией в ослепительно черной шкуре. Дик же двигался, как во сне. В мутном, вязком кошмаре.
Почувствовав на спине седока, мориск с запоздалым протестом взвился на дыбы. Ричард судорожно вцепившись в поводья, чудом удержался в седле, едва избежав смерти – Моро явно было все равно, что случится с Диком, если тот свалится ему под копыта. Мориск рвался вперед, по памяти находя дорогу, трудноразличимую в грозовом мраке. Ричард сидел, слепо уткнувшись в гриву; вода заливала глаза и юноша даже не пытался направлять коня, позволяя ему самому выбирать дорогу. Только у Малых замковых ворот Дик вскинул голову: конь даже не думал останавливаться, мчась на ворота - словно собирался снести их своим телом. Дикон заорал на стражника, жмущегося под нешироким навесом сторожевой будки:
- Открывай! Именем короля – открывай!
Стражник в шоке уставился на жуткую картину – в белых вспышках Моро с оскалом хищника, похожий на Закатную тварь, летел на него черным тараном.
- Открывай! – снова заорал Ричард, и стражник наконец бросился к воротам.
Мориск прыгнул в открывающийся проем, разбрызгивая воду и грязь. От удара у Дика перехватило дыхание, боль вернулась. Он с усилием завернул коня на Окружную, моля Создателя лишь о том, чтобы выдержать эту бешеную скачку.
Ричард ни за что и никогда бы не поверил, что от замка до “Графини” можно добраться за столь короткое время. Но невидимые часы, занявшие в груди место сердца, отсчитывали секунды с точностью метронома. У помутневших от влаги стен Дикон осадил мориска; тот недовольно захрапел, мотая головой – Моро не хотел останавливаться, он жаждал боя.
Ричард спешился и заколотил в обитую железом узкую дверку в створчатых тюремных воротах. В окошке появилось лицо, почти полностью скрытое капюшоном:
- Кто?
- Герцог Окделл. Господин Штанцлер здесь?
Долгое молчание.
- Вы с ним?
- Да. Так он здесь?
- Еще нет? Господин Штанцлер ничего не говорил о вас, герцог.
- Его Величество Альдо Ракан поручил мне присутствовать… Да закатные твари, откройте же дверь, я вымок до нитки!
Дверь приоткрылась.
- Заходите.
Тюремный двор был безлюден, ни движения за темными стенами. Желтое пятно света от фонаря, висевшего над входом в башню, металось по камням, как в припадке. Тень от перекладины, на которой фонарь крепился, рисовала силуэт виселицы на двери.
Дикон оставил Моро под навесом у коновязи. Человек, впустивший его во двор, осторожно протянул:
- Не знал, что мориски меняют хозяев.
Ричард вздрогнул – конечно, многие видели коня Первого маршала Талига. Но чувство опасности смыло минутное облегчение от того, что он успел добраться до “Графини” раньше эра Августа.
- Как ваше имя? – спросил Дик.
- Идемте, – не ответил незнакомец.
Они прошли в знакомый коридор; здесь не было окон, и гул грозы был едва слышен, будто та бушевала за много лиг от Олларии.
- Я бы хотел увидеть Рокэ Алву, - снова подал голос Дик.
Мужчина обернулся, откинул капюшон. Лицо его Ричарду не было знакомо, но чем-то напоминало Симона Люра, да так сильно, что юноша отшатнулся. Мужчина наклонил голову, рука его нырнула под плащ.
- Сдайте оружие, герцог.
В просьбе не было ничего удивительного, в прошлый раз Брион просил о том же, но Ричард отступил назад, непроизвольно опуская ладонь на эфес.
- Не думаю, что в этом есть необходимость.
Незнакомец неуловимым движением сменил позу, качнувшись назад и вытягивая шпагу. Тело Дика отреагировало машинально. Шагнуть вперед, не позволяя противнику сделать замах, и пусть свой клинок также бесполезен на столь близком расстоянии, но, как говорил эр Рокэ: “Юноша, Создатель дал вам две руки не только для того, чтоб махать ими при ходьбе”. “Поросенок” оказался в руке раньше, чем Ричард успел о нем вспомнить. Мужчина захрипел, упал на колени, хватаясь за ноги Дика – из груди его торчала рукоятка клинка. Ричард вскрикнул, судорожно рванулся прочь и тело незнакомца сползло на пол, оставив на сапогах Дика красные полосы. Ричарда затошнило, внезапно тело ослабело настолько, что сделать шаг стало невозможным. Я убил человека. Убил не в бою, не на дуэли. Убил не врага. Что я делаю? Ради чего?
Кашель вновь разорвал легкие в клочья, и Ричард прижал ко рту ладонь; на мокром рукаве расползлось темное пятно. Как ни странно, боль привела его в чувство. Дик, пересиливая себя, обшарил мертвое тело и забрал с пояса ключи. Надо было спрятать труп, но юноша не был уверен, что сможет сдвинуть его с места, да и внутренний голос подсказывал ему, что в этом нет смысла. Отступать ему больше некуда.
Плана у Ричарда не было. Более того, он вообще не знал, что ему теперь делать – ждать эра Августа у тюремных ворот или пойти к Ворону? Застыв, Дик стоял в коридоре, пока ему не померещился звук ударов в железную дверь.
Тюремная камера Рокэ встретила Ричарда почти полной темнотой, только где-то в углу слабо горел огонек свечи. Дик захлопнул дверь и прислонился к ней спиной. Если даже Ворон и спал, то должен был проснуться от лязга замка, но за решеткой ничего не изменилось. Узник словно растворился в тенях и тишине. Дикон осторожно приблизился к стальным прутьям, нервы его были напряжены до предела. Но когда фигура Рокэ возникла из темноты, юноша даже не шевельнулся. Алва двигался стремительно и бесшумно, собранный и хладнокровный, как и всегда. Опасный, как любой хищник.
- Окделл… что происходит?
- Штанцлер… - начал было Дик, но мерзость того, о чем он должен был рассказать, заставила его замолкнуть. Во рту поселился вкус крови – кажется, навсегда.
Рокэ медленно улыбнулся и сделал шаг вперед. “Он ждал этого”, - вдруг понял Ричард. А еще через мгновенье осознал, что пятится от решетки.
- Ракан решил, что придушить меня в кровати будет неплохим началом для его правления? Подушка на лице? Вскрытые вены, истекающие в тазик с лепестками жасмина? Яд? Ах, яд уже был… Так что меня ждет, герцог? Судя по целому кувшину сонного зелья, - Рокэ кивком показал на стол, - смерть придет ко мне во сне.
Дикон вздрогнул, уперевшись спиной на стену. Ответить он не мог, рот был полон крови. Алва сделал еще один шаг и замер, словно наткнулся на стену.
- Окделл, что с вами? Вы ранены? – вопросы прозвучали резко и отрывисто. Переход с одной темы на другую был слишком скор, Ричард растерялся, удивленно заметив, что прижимает растопыренную ладонь к груди. В глазах все плыло. Из уголка рта потекла горячая струйка и юноша поднял свободную руку к лицу, чтобы стереть кровь. Губы царапнуло ключами.
- Нормально… - прохрипел он. - Я… я не могу открыть решетку… вы пленник…
Голова вдруг стала такой тяжелой, и Дик откинул ее назад, упершись затылком о холодную стену. Хотелось уснуть.
- Ричард… Дикон! Закатные твари, смотри на меня! Что ты здесь делаешь? Отвечай!
Дик очнулся.
- Я… я должен остановить эра Августа… Альдо не понимает… - в голове путалось, он почти не соображал, что говорит. - Я говорил, что вы мне снились?
Выражение лица Алвы было неописуемым: раздражение мешалось с изумлением, и все сильнее сквозь привычную маску высокомерия проступало беспокойство.
- Дикон, ты болен, – Рокэ сказал это тихо, но напряжение в его словах сгустило воздух вокруг. – Штанцлер не твоя забота. Дай мне клинок и убирайся отсюда. Не-мед-лен-но.
В коридоре послышался шум далеких шагов. Дикон заворожено уставился на приоткрытую дверь и вытянул шпагу. На Рокэ он не смотрел. Мысли текли вяло, продираясь сквозь барьер тупой боли. Шаги приближались, а решения все не было. С чего он взял, что эр Август прислушается к его словам? Он растерянно оглянулся. Рокэ стоял все так же молча, чуть отставив руку с горящей свечой. Причудливые тени изменили его лицо, сделав таким… живым.
Ричард протянул за решетку руку с ключами, криво улыбнулся и разжал пальцы.
- Я помню… Вы делаете то, что считаете нужным, а я – то, что скажете вы…
В эту же секунду Рокэ задул свечу, а в камеру вошли четверо. Яркий свет факелов ослепил Дика, машинально он отступил в дальний угол, заставляя заговорщиков повернуться к решетке спиной. В мокрых плащах и надвинутых на лица капюшонах, они казались ночным мороком из детского кошмара. Ричарда оттеснили к стене, зажав в кольцо остриями клинков. Разговоры явно не входили в их планы. Юноша тяжело дышал, шпага в руке чуть подрагивала. Тень паники сжала горло. Черные фигуры вокруг него расступились, пропуская Августа Штанцлера. Он казался встревоженным и удивленным – но куда слабее, чем следовало бы.
- Дикон, ты?! Откуда? Его Величество совсем недавно расписывал мне ужасы твоего ранения. И вот ты в “Графине”… Мы наткнулись на стражника… он убит. Ради Создателя, Ричард, что происходит?
На вкус Дика, эр Август явно перебарщивал с трагизмом в голосе. Его изумленный вид был нелеп рядом с обнаженными клинками его подручных.
- Эр Август, - Дикон чувствовал такую усталость, что даже разлепить губы требовало усилий, - может, опустим все эти реверансы? Я все слышал… Я знаю, зачем вы здесь, а вы, как я полагаю, прекрасно понимаете, зачем здесь я.
Штанцлер поджал губы, цепким взглядом окинул камеру. Наконец, взгляд его вернулся к Ричарду.
- Ты всегда был излишне романтичен, Дикон. Не лучшее качество для будущего маршала Талигойи. Ты юн, и это многое извиняет. Многое, но не все, – голос эра Августа изменился, из него исчезли фальшивые нотки участия. – Ричард, отдай ключи от решетки и ступай посиди где-нибудь. А лучше отправляйся во дворец, пока Альдо Ракан не поднял на твои поиски королевскую гвардию.
- Альдо… - Дикона душила ярость и отвращение к Штанцлеру, а еще больше к себе. - Вы, Эр Август, как яд – отравляете все, к чему прикоснетесь. Вам мало того, что вы сделали со мной – теперь взялись за Альдо… Уйдите, я не позволю вам убить безоружного.
- Побереги наше время, Ричард! Ты сам предложил обойтись без реверансов, так давай не лить воду впустую. Алва должен умереть, но это твое право – выбирать, к кому присоединиться: ко мне и в моем лице – к Талигойе, или же к пасынку Леворукого.
- Не к вам, эр Август.
- Неверный выбор. Жаль… – Штанцлер со скорбным видом кивнул своим людям и отступил в темноту.
Ричард отбил первый выпад, но клинок второго нападавшего распорол рукав куртки, а от удара третьего Дик едва увернулся. Четвертый из заговорщиков, скинув плащ, широко ухмылялся: должно быть, ему казалось забавным сопротивление загнанной в угол жертвы. Дикон не был самонадеян, он понимал, что и в лучшей форме долго против четверых он бы не продержался… Про Рокэ юноша забыл – как оказалось, зря. Каким-то образом не потревожив ржавые петли решетки, Ворон возник за спинами солдат. Свет факелов отразился на его волосах алым; взмах руки с тяжелым подсвечником, и один из нападавших повалился на пол с раскроенным черепом. Рокэ молниеносно подхватил его шпагу и насмешливо отсалютовал ей:
- Прошу прощения, господа, я задержался.
О Дике тут же забыли, словно он попросту исчез из тесной камеры, вытертый темнотой. Заговорщики были слишком заняты, пытаясь спасти свои жизни, чтобы отвлекаться еще и на раненого юношу. Ричард попытался было присоединиться к Рокэ, но тот взбешенно схватил его за шкирку и вышвырнул в коридор. Не лезь!
Облегчение накатило на Дикона, выжимая из тела последние силы. Он прислонился к стенке и прикрыл глаза. Ему почти ничего не было видно из происходящего в камере: факельный свет метался по стенам, слышались вскрики и звон стали. Впрочем, Ричард знал, что происходящее там – это не дуэль, а бойня. Ее свидетелем он быть не хотел (сражаться против Алвы… помилуйте!). И вроде можно было расслабиться, но какая-то настойчивая мысль не давала покоя. Ричард чуть не хлопнул себя по лбу: “Эр Август! Куда он исчез?!” Тем временем звуки боя затихли, он собрался окликнуть Рокэ, но опоздал. В волосы вцепились чужие пальцы, а по обнаженной шее скользнуло холодком.
Рука у Штанцлера слегка дрожала, и лезвие царапало горло. Он втолкнул юношу в камеру и зашипел сдавленным голосом прямо в ухо Дику:
- Бросьте шпагу, Рокэ – или я перережу мальчишке горло.
Дикон ожидал примерно этого, но все равно почувствовал внезапное разочарование: и этот человек совсем недавно казался ему образцом мудрости? Какой нелепостью было предположить, что Алва вообще отреагирует на эту смешную угрозу. Ричард невольно издал истеричный смешок, проигнорировав усилившееся давление кинжала на шее.
- Эр Август, вы покойник…
- Дурак, - зло рассмеялся Эр Август, - пешка...
Дик с отстраненным удивлением думал, что сейчас умрет. И неважно, что послужит причиной: сознание ускользало, еще немного – и тело само упадет на холодное лезвие; все, что он хотел – это успеть увидеть, как Рокэ одним отточенным движением воткнет острие шпаги в сердце Штанцлера… Но секунды шли, ничего не происходило. Алва стоял в той же позе, в которой его застали слова эра Августа – застыв в полуобороте к нему; с клинка капала кровь, лицо Ворона не выражало ничего. Ничего. Совершенно пустое, даже у покойников таких не бывает. Наконец, Рокэ таким же ничего не выражающим голосом произнес:
- Отпустите мальчика, Штанцлер… клянусь… я позволю вам уйти.
- Вы не в том положении, чтобы диктовать мне условия! – заорал тот, кого Дик некогда звал “эр Август”. - Бросьте шпагу! Ну!
Дикон покачнулся – лезвие прорезало кожу. Он не понимал, почему Алва медлит, не наносит удар. В голове крутилось: скорей бы…Скорее бы все кончилось; боль и дурнота уйдут, и, может быть, он, наконец, как-то загладит вину перед своим эром; и глупостей больше никаких не сделает; в конце концов, от Ричарда уже ничего не зависит, а Алва всегда все делает правильно…
…Ворон бросил клинок. Штанцлер зашипел, захлебываясь торжеством и ненавистью:
- Помнится, Рокэ, вы предлагали мне вина. Я готов оказать ответную любезность: возьмите со стола кувшин и пейте! А я подожду… И знайте, я смотрю за вами, одно неверное движение, и… - он грубо дернул Ричарда за волосы.
Рокэ медленно повернулся, но с места не сошел.
- Вы считаете меня идиотом?
- Разве любовь не делает дураками и лучших из нас? – издевательски удивился эр Август.
- Вы философ, Штанцлер, и в другое время я с удовольствием поиграл бы абстракциями, но мне нужны гарантии.
- Слово Человека Чести… Не надо кривиться, Рокэ! Вам о чести не известно ничего… - Штанцлер тяжело дышал. - Мне не нужна смерть Дикона. Пройдет время, он поймет… К тому же, Его Величество нежно привязан к нему, я не собираюсь без нужды лишать короля такой игрушки.
- Хорошо, – сказал Алва и сделал шаг назад.
Глаза Дикона расширились от недоверия. Рокэ что – спятил? Что он делает? Зачем? Ради чего? Или… ради кого?.. Но он, Ричард Окделл, этого не стоит. Предатель, трус и подлец... Он не в силах изменить прошлое, но причиной гибели Алвы быть больше не желает. Пусть он пешка, но даже пешка может изменить ход игры. Нужно просто позволить измученному телу отдохнуть, закрыть глаза, сдаться грозовой темноте, соскользнуть на пол, уже не чувствуя, как лезвие криво режет горло, и…
Эпинэ сидел на подоконнике. Из узкого, похожего на бойницу, окна ничего не было видно, по стеклу бежала вода. До рассвета оставалось часа два. Еще столько же прошло с той минуты, как Алва пинком распахнул створчатые двери в собственную спальню и уложил на безупречно чистую постель Дикона. Юноша безвольно утонул в белизне простыней, расписав их алыми узорами собственной крови. Сломанные ребра вышли наружу, и кровопотеря сделала кожу Ричарда похожей на стекло; даже волосы, казалось, были сделаны из тонких стеклянных нитей. Робер почти слышал, как звенит его тело, готовое разбиться от одного неосторожного вздоха. На прозрачном лице Дика темнели подсохшие мелкие капли крови, чужой крови. Эпинэ прикрыл глаза, вспоминая…
…Навестить Моро, перед тем как покинуть дворец, стало для него традицией. Но сегодня увидеть его было важно еще и потому, что Иноходца не покидало смутное чувство тревоги. Что являлось тому причиной, было неизвестно. Может быть, гроза, может, события минувшего дня. Робер просто хотел убедиться, что все в порядке. Он не очень-то верил в предчувствия.
Когда Эпинэ увидел пустое стойло, не предчувствие, а простая логика сказала ему, кто мог вывести коня из конюшни. Алва или… Дикон. Но Рокэ был заключен в прочных стенах “Графини”, а Дик уже должен был спать сном праведника. Или нет?..
И не предчувствия, а осторожность не дали Эпинэ сообщить о своей находке кому бы то ни было. И совсем не при чем тут была ветвистая молния, расколовшая небо на две части, указующая, как гигантский перст, на тонкий шпиль тюрьмы.
Не предчувствия заставили Иноходца вытащить пистолет, наткнувшись на труп в узком коридоре северной башни “Графини”. И не предчувствия окликнули эра Августа из темноты. И уж конечно Эпинэ сам нажал на курок, когда перекошенное триумфом лицо Штанцлера повернулось к нему…
Они упали оба: Штанцлер и Ричард. Оба залитые кровью, неподвижные и сломанные, как деревянные куклы.
Рокэ слепо скользнул взглядом по Эпинэ, опустился на колени и разорвал на Дике промокшую рубашку, открывая алое. Робер помнил, что отстраненно удивился: “Зачем Дикон надел цвета Ариго?”
…И не предчувствия остановили Эпинэ от того, чтобы подойти к Дикону, всего лишь инстинкт самосохранения. Ведь известно – не стоит пытаться отнять у ворона добычу, а у кошки детенышей. И он стоял. Пистолет оттягивал руку, каменный пол был залит черным и липким, и мертвые глаза одного из убитых смотрели на него с насмешкой…
Темнота за стеклом размывалась дождевыми струями и светлела по мере того, как ливень стихал. В спальне пахло свечной гарью, кровью и травами. Рокэ неподвижно сидел у кровати, у ног его валялись бурые бинты. Эпинэ заговорил, нарушив гнетущую тишину:
- Рокэ, если вы намерены покинуть Талиг живым, уходите сейчас. До того, как встанет солнце.
- Непременно, - кивнул Алва. - Как только Окделл очнется…
А Дикон мог очнуться через несколько минут, через час, два часа, через сутки… мог не очнуться никогда. В это время рассвет рвался сквозь темный морок туч, выжигая их изнутри, смиряя ярость ливня, гася вспышки молний. Гроза стихала.
У двери в комнату, положив на колени по заряженному пистолету, сидел Хуан и неотрывно смотрел в окно. Робер подумал немного и передвинул перевязь ближе к правой руке.
Когда первый ослепительный и тонкий, как игла, солнечный луч вонзился в сбитое покрывало кровати, Ричард закашлялся и, не открывая глаз, позвал:
- Монсеньор…
Эпине вздрогнул и рванулся на голос, но яростный взгляд Ворона остановил его так же верно, как выстрел в сердце. И тогда Робер отвернулся к светлеющему окну, смиряясь со всем, что должно произойти. А за его спиной Рокэ произнес:
- Да, Дикон, я здесь. |