Название: Наглость – второе счастье (мемуары Людвига Отто Вейнингера, шута Рокэ, герцога Алва, Властителя Кэналлоа и Повелителя Ветра)
Автор: Рыжий
Жанр: драма, юмор, romance, цикл рассказов
Пейринг: Рокэ Алва/OMC
Рейтинг: PG-13
Фэндом: "Отблески Этерны"
Предупреждение: слэш
Примечание: имеется сиквелл "Апельсиновый остров"
Дисклеймер: герои и вселенная принадлежат В. Камше.

1. Шут. Безделушка на память.

Мне не нужно победы и славы
И коня с золотым чепраком...
Мне от жизни немного надо –
Я хочу быть твоим шутом.

Вороний шут

В дом забраться было легко.
Ну, вообще-то, положа руку на чье-нибудь сердце, это было просто не так трудно, как рассказывала моя благоприобретенная агентура. Их послушать, так сие деяние приравнивается к подвигам Святого Алана – потому как невозможно. Я – не Святой Алан, заявляю официально. Тем не менее, я стоял в кабинете и думал, что бы взять на память.
Изначально я как-то не подумал, что у меня получится. Обычно я очень уверен в себе, но тут уж просто честолюбие взыграло. Я наобещал себе разных глупостей, если только доберусь до кабинета, а вот то, что буду стоять и выбирать – об этом как-то и не мечталось. Хотя, собственно, чего удивляться – бояться в этом доме надо хозяина. А он, судя по наблюдениям, опять отправился то ли во дворец, то ли еще каких приключений искать себе на хм... голову.
Действие того веселого сбора, который я от души бухнул в общий колодец, должно продолжиться до утра. А потом в водичке все смешается, настоится, и она станет еще лучше, чем была. Травник я или где? А что до улучшенных качеств воды – так почему бы не сделать прощальный подарок, я этому человеку даже симпатизирую...
Пока я стоял посреди кабинета, аки столб, события начали стремительно развиваться.
– И что же вы тут делаете? – голос прозвучал вроде спокойно, но по интонациям я понял, что дергаться не стоит.
Поэтому просто медленно повернулся.
– А я-то думал, меня посетила прелестная незнакомка... – мило улыбнулся хозяин дома.
– А я-то думал, вы пристрелите меня сразу... – ехидно отозвался я. Не люблю, когда из-за косы меня принимают за девушку. Обрезать бы лишнюю шевелюру к Закатным тварям, да жалко...
– Ну зачем так сразу? Мы же культурные люди. Чего вы собирались меня лишить, юноша?
– Я как раз выбирал между вон той шкатулкой и вон тем мешочком.
– Какая проза. В людях совсем не осталось романтики. Я было предположил, что вы явились за каким-нибудь родовым антиквариатом, а тут деньги... А вы не похожи на обычного вора...
– А вы – на бессердечного убийцу ночных посетителей... может, разойдемся миром?
Он засмеялся.
– Если честно, я желаю узнать, как вам удалось проникнуть в мой дом.
– А можно сначала выяснить, что мне будет за откровенность?
– Пистолет держу именно я. Так что садитесь, юноша, и рассказывайте, как вы пали так низко.
– Не считаю, что грабить первого маршала – низко пасть. Я считаю, что пал очень высоко...
– Выкручиваться и уходить от ответа – ваше хобби?
– А задавать вопросы – ваше?
Предатель, мерзавец, негодяй, или как там его еще кличут в городе, снова рассмеялся и сел в кресло.
– Садитесь, юноша.
Я послушно опустился в кресло по соседству. Похоже, приведение меня в состояние трупа отложено на потом.
– И все же, зачем же вы посетили мое скромное жилище?
– Если честно – хотел с вами познакомиться.
– Какой оригинальный у вас способ знакомства!
– Уж какой есть. Я вообще большой оригинал.
Я действительно оригинал, и, к тому же, редкостный болван – почти всегда потакаю своим желаниям. Когда я только приехал в столицу, сплетни о Вороне налетели на меня со всех сторон. Причем количество этих сплетен просто поражало. Заниматься сравнительным анализом шедевров народного творчества я не стал, потому что и так было понятно: большая половина – фантастическая чушь. Но остальное показалось мне очень заманчивым. Дело в том, что, как любой уроженец Кэналлоа, я заочно любил соберано Алву, а тут приезжаешь в столицу – и на тебе! Мне ужасно захотелось узнать, что же это за человек, который вмещает в себя, по слухам, все пороки, которые только можно выдумать на земле и под землей.
Разумеется, я не мог увидеть Ворона и в приватной беседе удовлетворить свое любопытство. Все-таки он герцог, а я – вор, взглянем правде в глаза. Поэтому раз уж мне не светило пообщаться с такой великой личностью, я решил посмотреть, чем живет эта самая личность. А уж потом начались эти разговоры о неприступности его дома, и я заигрался...
Зато теперь все же общаемся – значит, я не так глуп.
Никогда бы не подумал и не сказал вслух, но Алва – чокнутый. В соответствии со всеми легендами, которые про него рассказывают. Он абсолютно тронутый, но как же мне это нравится. Что сделал бы обычный человек, если к нему забрался вор? Сдал властям, пристрелил... Нет, этот пьет с ним вино и рассуждает о дверных замках.
Потом мы как-то перешли на мою историю, он почему-то ужасно обрадовался, что я профессиональный вор – дескать, никогда ранее таких не встречал. Я сразу почувствовал себя редким скелетом четырехсотлетней зверюги.
А вообще, как мне показалось, господину Ворону просто хотелось поболтать. Видимо, ему просто было не с кем. А так, поймаешь грабителя в кабинете – хоть поговорить можно... Дикость, конечно, но, опять же, применительно к Алве – да запросто!
Мы как-то быстро прикончили бутылку вина, после которой он непринужденно предложил мне остаться в его доме.
– Не хлопайте ресницами – взлетите. Мне никогда еще не приходилось иметь дело с профессиональными ворами. Я хочу оставить вас себе как ценный экземпляр. С вами приятно иметь дело, а пристрелить вас за вопиющее нарушение моего личного пространства я всегда успею.
Описать невозможно, как порадовала меня эта железная логика.
В общем, до утра мы просидели в его кабинете, а утром слегка обалдевшие слуги выяснили, что у монсеньора завелся оригинальный домашний зверек – серо-зеленые глаза, длинная коса каштановых волос, откликается на кличку " Людвиг".
С неделю мы просто присматривались друг к другу. Я учился не раздражать герцога, не путаться у него под ногами, не шутить на рискованные темы... Он, в свою очередь, пытался в очередной раз не пристрелить меня за очередную оброненную фразу. Этих «не» было так много, что я пришел к одному-единственному выводу: рано или поздно я паду жертвой собственных шуток и непоседливого характера. Казалось бы – чего проще? Сбежать. Видел герцога? Видел. Пообщался? А то ж – даже пили вместе. Ну и свободен. Но исполнить этот блестящий план не получалось – соберано всея Кэналлоа стал мне настолько интересен, что сбежать отсюда и прекратить изучение... этого я просто не мог себе позволить.
Месяц спустя, я вошел в кабинет и попросил об одолжении.
– Деньги?
– Нет, монсеньор. Я хотел бы титул.
– Да? – приподнял бровь маршал. – И какой? Смотритель винных подвалов? Вам бы пошло.
– Я хочу быть вашим шутом.
– А с чего вы взяли, что мне нужен шут?
– Понимаете, монсеньор... Я немножко жить хочу, к тому же, единственное и неповторимое право меня застрелить есть только у вас. Вашим драгоценным почитателям я скоро буду мозолить глаза. Ибо что им приближенный к Маршалу, если у приближенного нет ни высокой родни, среди которых можно распускать грязные сплетни, ни родственников для шантажа? Шутом мне безопаснее. Шута не вызывают на дуэль и не убивают – свои же засмеют. А я буду для вас анекдоты сочинять. Хотите?
– Пожалуй... – согласился Ворон.
Так я стал единственным и неповторимым Шутом Его высокопревосходительства первого маршала. Он получил повод для эпатажа придворных, я – надежную защиту и возможность рассказывать ему анекдоты, которые рассказывали про него по углам. Удобно, правда?

2. Шут. Бабушкины сказки.

Я стану красивой мишенью ради тебя
Закрой глаза – ты будешь видеть меня как сны...
Б.Г. "Движение в сторону весны"

Когда я подходил к кабинету, я уже почти точно знал, что увижу. Камин, кресло, гитару и вино на столе. Рокэ Алва был в меланхолии, как, впрочем, почти всегда. Поэтому он и звал меня.
С тех пор, как я оказался в этом доме, я не выходил за его пределы. Это был не приказ, а, скорее, подобие договора – Герцог не хотел терять игрушку, а я всегда помнил, что у него есть полное право меня пристрелить. Как пойманного грабителя. В общем, мы оба нашли отличное объяснение тому, что оставили друг друга в своей жизни. К тому же, в том, чтобы сидеть в доме, были свои преимущества. Во-первых, чудесная библиотека, в которой я пополнял свои знания по истории – про Первого Маршала и его предков я знал достаточно преданий, но существуют же еще достойные люди. Во-вторых, сам маршал, который постепенно рассказал мне все о положении дел в Талиге, каким он его видел. Я склонялся к мысли, что это не было признанием меня достойным собеседником. Просто Ворону было смертельно скучно. Кстати, я всегда считал его скуку достаточным поводом для благодарности судьбе – в конце концов, мой приемный отец взялся обучать искусству воровства сыночка своей любовницы тоже со скуки.
Время от времени он звал меня к себе, я жонглировал ножами или просто клубками шерсти, сочинял истории, анекдоты по только что услышанным историям, а он пил вино и смотрел на меня.
Я не ошибся. Соберано ( для меня, как для каждого кэналлийца, это обращение было привычнее всего) обнаружился у камина с бокалом в руке.
– Что угодно монсеньору? – герцог однажды сказал, что в свете его надлежит звать именно так, и я пытался привыкнуть.
Алва поднял на меня глаза и махнул рукой, приказывая садиться рядом. Понятно. Соберано в мрачном настроении, может учудить чего угодно. Угодно ему, естественно.
– Людвиг, я давно хотел спросить вас о той части вашего образа, из-за которой я чуть было не принял вас за даму. Это какой-то обряд?
– Нет, что вы, монсеньор... – я устроился на ковре с видом на маршала и камин. – Моя мать была, и, как я надеюсь, остается весьма достойной женщиной, но она стала жертвой... хм... достойных пожилых жительниц нашего края. А они говорили, что незаконнорожденный ребенок всегда рождается слабым и трусливым, но длинные волосы – способ отвратить беду.
– Вы верите в эти сказки?
– Когда был мальчиком – верил. А потом просто привык. Соберано не нравится прическа его шута?
Нарочитый кэналлийский акцент сделал свое дело – эр рассмеялся. Кстати, один раз вычитанное в книгах обращение показалось мне волшебно идущим к ситуации, но маршал не любил, когда его так называли.
– Людвиг, еще немного в моем доме, и ваши волосы превратятся в черные, тем самым вы наконец-то станете похожи на свой родной народ. И забудете талиг. Кошки с ней, с вашей прической.
Ворон помолчал, а потом, усмехнувшись, велел:
– Историю.
Я улыбнулся. Время от времени Алва приказывал мне сочинить историю про любой предмет, на который он укажет – будь то ботинок или шпага. Сегодня это был его бокал с вином. Я уютно устроился на ковре напротив его кресла и задумался, с чего бы начать.
– Осмелюсь заметить, монсеньор, что если этот бокал всю свою долгую жизнь простоял в ваших шкафах, то он не сможет рассказать ничего удивительного.
– Напротив. Я нашел его в каком-то очередном проклятом всеми богами кургане... Боги вечно любят все проклинать. Так что рассказывай, шут.
– Этот бокал, монсеньор, купил у ремесленника один из главарей шайки разбойников, орудовавших на вашей родине.
– Разбойники? Какая-нибудь романтическая компания головорезов?
– Нет, что вы, монсеньор, обычная свалка отбросов общества, достойным украшением которой был их предводитель. Они грабили торговые обозы, а иногда и маленькие деревеньки.
– Что-то я не слышал о такой шайке в Кэналлоа...
– Это было давно, к тому же, они хорошо прятались, а местные жители их боялись. Этот бокал была на особом положении у главаря. Дело в том, что он, как и я, кстати, увлекался разными сборами трав и их комбинациями. Интересы его останавливались, в основном, на ядах.
– Достойно...
– Не сомневаюсь. Но для сборов нужны были испытания. Приготовив какой-нибудь смертоносный отвар, главарь шайки ждал, пока к нему не придет очередной проситель. Многие хотели иметь в союзниках его свирепое войско, но он всем отказывал. Когда очередной претендент приходил к нему в шатер, он разливал вино по бокалам. В этот бокал он всегда вливал яд. Гостю предлагалось выбирать. Если он был жаден или тщеславен, он выбирал бокал красивее, оставляя хозяину кубок попроще, и умирал к утру.
– А если выбирал попроще себе?
– У главаря всегда было противоядие, он не варил мгновенных ядов. Тогда он отпускал гостя с миром.
– Хм. Интересный человек, этот ваш разбойник...
– Бесспорно, монсеньор. Но однажды он отступил от своего правила. Он встретился с одним из предводителей местных племен, обещая помощь в обмен на деньги. Деньги были отданы, в разбойнике взыграла жадность, и он намеренно отдал отравленное вино предводителю, не дав ему выбора. Ничего не произошло, он умер, как и другие, но вскорости разбойника нашли мертвым, с бокалом в руках. Никто не мог сказать, отчего он умер. Бокал перешел к его последователю, но долго у него не пробыл – его украл вор.
– Уж не ты ли?
– Что вы, монсеньор, меня тогда еще на свете не было. Шут... то есть, простите, вор унес этот бокал далеко от разбойничьего гнезда и продал знатному дворянину. Дворянин любил пить именно из этого бокала – вино в нем казалось слаще, чем в бутылке. Но через несколько лет и он умер с этим кубком в руках. Как выяснилось, ему подсыпал яд собственный слуга. С тех пор кубок никому не принес счастья. Кто-то обязательно травил в нем вино. Рано или поздно – но постоянно. Из могилы последнего владельца он и попал к вам, монсеньор. Так что остерегайтесь яда в вине.
Алва усмехнулся.
– Кто может подсыпать мне яд? Разве что драгоценный шут. В этом доме только ты любишь опасные сборы.
– Но и полезные тоже...
– Бесспорно. Что ж, спасибо за историю, господин вор, я решил, что рано сел к камину.
Мне удалось растормошить эра? О, все шуты во всех мирах – поставьте мне памятник, я заслужил.
Я с готовностью поднялся с ковра. Алва потянулся и поставил бокал на каминную полку.
– Вас пора выводить в свет, Людвиг. Что это за игрушка, которой нельзя похвастаться?
Ворон усмехнулся. Думаешь, я взовьюсь на такое обращение? Не дождешься.
Я коротко поклонился, и мы вышли из комнаты.
– Как у вас со шпагой, господин шут? – соберано заговорил только во дворе.
– Прескверно, монсеньор. Сами понимаете, воры не дерутся на дуэлях...
– Это смотря какие воры, но в общем да, вы правы, такие как вы – не дерутся. А с пистолетом?
– Говорили, что мой отец тоже хорошо стрелял.
– Мне иногда кажется, что ваш досточтимый отец был беглым гоганом, а про имя бессовестно наврал вашей матушке, или она назвала вас так исключительно из-за тяги ко всему красивому...
– Вполне возможно, монсеньор. Но ваши слуги признали во мне кэналлийца.
– Безусловно, вы же там родились... Впрочем, мы отвлеклись. Вы умеете стрелять?
– Смотря что вкладывать в умение. Я могу показать.
Ни слова не говоря, герцог поднял пистолет и одним выстрелом сбил плеть плюща, стремившуюся вверх и оттого видную на фоне неба. И это в сумерках, после бутылки вина... Мой эр, я в восхищении, но промолчу.
Я взял поданный пистолет, прицелился, и сбил другую веточку, поближе и полегче, чем прошлая. Алва рассмеялся.
– Со скольки лет вы держите в руках пистолет, господин шут?
– С семи, монсеньор.
– Естественно, до этого были общие тренировки на меткость? Так я и думал. Только сумасшедшим кэналлийцам и некоторым бергерам приходит в голову учить детей стрельбе с такого раннего возраста... Впрочем, меня учили так же. Я впечатлен.
– Счастлив служить.
Ворон окинул меня взглядом с головы до ног и раздумчиво произнес:
– Вы идеальный шут, Людвиг. Завтра мы идем в гости.
– К кому, монсеньор?
– К очаровательной женщине, к кому же еще?
...
Кто такая Марианна, я, естественно, знал. Но то, что меня возьмут на светский раут – не подозревал даже в пьяных снах.
Честно говоря, я придерживался совершенно иного видения ситуации. Рокэ Алва поймал меня в своем доме как вора. Он мог пристрелить меня – никто бы ему слова не сказал... Хм, хотел бы я посмотреть на человека, который вообще скажет хоть слово Ворону, распоряжающемуся в собственном доме. Я всегда считал, что в живых он меня оставил исключительно в роли сувенира. Ему было приятно говорить со мной, интересно просвещать меня в политических вопросах и смотреть, как я жонглирую ножами. Последнее время мне периодически казалось, что герцогу нравилось наше общение вне зависимости от его настроений. Но взять с собой туда, где все могут меня увидеть? Ворон, конечно, мастер эпатажа, но кто я и кто он? Никто я, по крайней мере, по его системе ценностей. Естественно, в Кэналлоа популярна байка про то, что Алва совершенно не похожи на тех дворян, которые человеку без титула и руки не подадут, но увидел я это только сейчас.
С утра я лишился дара речи... Да, портной меня обмерял. Потому что не ходить же мне в том, в чем залез в дом Ворона месяца три назад... Но это... В общем, на вечере я должен был носить черные брюки, синюю рубашку и легкую куртку, расшитую синими и черными ромбами. Честно – увидел бы себя на улице, принял бы за оруженосца.
Вечером мы поехали к прекрасной Марианне. Мне выделили из конюшни прекрасного гнедого, и пусть меня утащат кошки, но я не чувствовал себя шутом.
Герцог Алва, безусловно, знал, как надо завоевывать преданность людей. Как покупать их. Деньги иногда превращаются в мусор по сравнению с бессознательной зависимостью. Выгони он меня – куда я пойду после трех месяцев общения с одним из первых лиц королевства? Никто не заменит Ворона – а значит, я никуда не пойду.
...
Эр шел, раздвигая толпу, я шел за ним, чувствуя на себе щекочущие затылок взгляды. Всеобщее любопытство подстегивало и веселило. Кто спросит первым? Ага... Где-то прозвучало ожидаемое "Рокэ, кто это с вами? "
– Нет, конечно, – отозвался соберано на чью-то реплику. – Вы же знаете, Эмиль, я не беру оруженосцев. Я всего лишь завел себе шута...
Аудитория потрясенно замолчала. Видимо вспоминала, что славный обычай заводить шутов не поддерживался уже очень и очень долго. Вопросов более не воспоследовало. Я остался в той комнате, где сидели дворяне помоложе и победнее, а эр прошел в соседнюю – там велась игра.
Я окинул взглядом " поле боя". Ага. Вот и первая жертва... Ну, он, естественно, считает себя хищником. Ошибка, милый юноша.
Помянутый юноша лениво отставил бокал и направился ко мне. Лет восемнадцать... Наглый столичный оболтус.
– Надо же... Раньше Ворон не придумывал должностей своим дружкам...
– Хочу разочаровать вас, хотя, вы, несомненно, пытаетесь польстить монсеньору... Должность шута придумана не им, а гораздо раньше. Вы, как образованный юноша, наверное, помните, когда именно.
Скабрезности посыпались со всех сторон.
– Господа, господа... Трижды извиняюсь, но по вашему интересу к личной жизни Первого Маршала можно подумать, что вы жаждете стать ее частью...
В зальчике повисла тишина. На первых порах все поняли именно то, что услышали... Признавать очевидное, а именно, свою зависть, никому не хотелось. Тем более, что в отношении по крайней мере нескольких господ я точно был абсолютно прав.
Кто-то особо горячий положил руку на эфес шпаги. Кто-то похолоднее прошипел ему в ухо что-то про Ворона, который " своих кошек никому в обиду не даст". Правильно. А что вы думали, шут Первого Маршала – и не нахватается приемов?
– Так я жду, господа... Вы, кажется, хотели еще что-то узнать? Мне послышалось, что-то о подробностях? Как известно, лучше спрашивать всех участников любого события – может, вы спросите самого Герцога?
Секрет подобных кулуарных ссор очень прост. Тебя оскорбляют прилюдно, и твое дело – либо смолчать, либо принять вызов, бросить перчатку в лицо оскорбителю и прочее подобное. Но я – не дворянин, не аристократ и вообще шваль подзаборная, поэтому я посчитал, что прямой вопрос о том, чего жаждут господа, возымеет действие. Естественно, дворянин посчитал бы ниже своего достоинства уточнять оскорбление или пересказывать их герцогу. Ну а я... С меня-то оскорбления сойдут как с гуся вода, а вот Первый маршал наверняка пройдется по интересу к его личной жизни со стороны некоторых...
– Пойдемте, эта тварь того не стоит... – высокомерно бросил кто-то, после чего большинство гордо удалились... Не очень-то и хотелось, мы не гордые, переживем такую изоляцию.
– Людвиг, заканчивайте с неполезными знакомствами!
О, какие люди. Эр пришел, кошку свою закатную выручать от толпы насмешников. Что, проверка была? Да не волнуйтесь, монсеньор, вот видите, сидим, беседуем, пока никого не убило. Улыбка краем губ – спасибо, спасибо, жаль, раскланяться нельзя. А что вы думали – я вам не человек Чести и не невинная барышня – краснеть и глотать обиды не собираюсь.
Эр разворачивается и, поманив за собой, уходит в соседнюю комнату. Так. Второй этап.
Пышное общество, в центре – сногсшибательная брюнетка... Надо полагать, Марианна.
– Людвиг, мы тут несколько поспорили... Господа утверждают, что в конце вечера, при свете свечей невозможно отстрелить прядь волос у человека, стоящего у той стены, не убив его...
Так. Даже я уже понял, что говорить при монсеньоре " невозможно" – махать красной тряпкой перед быком. Вопрос – почему этого не понимают все остальные.
– Я вызвался это опровергнуть... Кого порекомендуете в виде жертвы?
– Монсеньор... – одним движением распустить волосы и встать у стены в профиль, наклонив голову вниз, что бы было видно отдельные пряди волос.
А вот знай наших. В любом случае, насмерть не убьет. Да и, чужой меня побери, стоять перед испуганной толпой, купаясь во внимании и страхе – это стоит того...
– Благодарю вас...
Выстрел... как быстро – видимо, чтобы не пугать. Да что вы, я не боюсь... Короткая вспышка страха. Я слегка пошатнулся. Прядь все же отстрелил. Ничего. Говорят, растрепанность в моде. Герцог, как с вами весело, а? Я почти что влюблен.
Гости пораженно молчат. Видимо, кто-то уже собрался напиться завтра на поминках шута. Не выйдет.
Но идеала в этой жизни, увы, не существует.
– Рокэ, но это же вы! Всем известно, что нормальный человек такого не сумеет... Я говорил не о вас...
– Вот как?
Господа, господа... ну почему? Я знаю маршала всего три месяца, а вы – много больше... и я понимаю, что вам надо было молчать, а вы лезете и лезете на рожон...
– Чтобы доказать, что я, увы, обычный человек... – протянутый рукояткой вперед пистолет... ого... А под пули что-то никто не лезет.
– Господа? Никто не доверяет моему шуту? Ну что ж...
Черные локоны, склоненная как будто в поклоне голова... Маршал, а если я промажу? Хотя нет, не промажу, Алва везучий, как кошка, а жизней у него больше, чем девять.
Прицел... Прицел... Я не пил вина и не играл в карты. Поэтому шансы есть... выстрел.
Громкий вздох всего зала. Эр поднимает голову... По щеке медленно катится кровавая слеза. Начинается, она, правда, не от глаза, но похоже.
Ворон прикладывает руку к царапине и косится на отстрелянный смоляной локон.
– Вы неаккуратны, Людвиг. Марианна, вы не одолжите платок?
Хруст бокала.
Куртизанка уронила кубок с вином. Кто-то тут же наступил на хрустальные снежинки и не заметил.
Маршал улыбается и берет платок у кого-то другого.
Сдержаться, глядя на эти физиономии, невозможно...
– Монсеньор, кажется, я вижу недовольные лица...
– Людвиг, мы в обществе... Не обижайтесь на моего шута, господа. Он дурак – это его профессия...
А в глазах так и пляшут искры. Проверка пройдена, да, монсеньор? Не сомневайтесь, мне тоже было весело.
Шум – толпа отмерла.
– Рокэ, где вы нашли такого шута?
– В своем кабинете.
– Маршал, кто учил его стрелять?
– Право, не знаю... Людвиг, кто вас учил?
– Мой приемный отец, монсеньор.
– Мои восхищения сему достойному человеку...
– Рокэ, а не вы его усыновили, а?
– Что вы, Лионель! В моем ли возрасте иметь таких шустрых детей...
...
– Оглушительный успех! – Алва чокнулся с каминной доской. – Вы талант.
– Спасибо, монсеньор...
– Кстати, вы знаете, какие слухи ползут по городу, Людвиг?
– Нет.
– Вы – закатная кошка, которую Чужой прислал охранять и забавлять меня...
– Мяу...
Герцог расхохотался.
Жизнь была прекрасна.

3. Конфидент. Яд и кинжал.

Монсеньор, здесь пахнет смертью,
Пахнет кольцами и ядом.
Пахнет тостами и лестью...
Утверждаете, так надо?
Утверждаете, что запах
Этот вас не напугает?
Запах подлости и страха,
Хуже запаха не знаю
Вороний шут

Никогда не был хорошим наездником. Но сейчас как будто открылось пресловутое второе дыхание.
Я, честно говоря, не умею молиться, но зато суеверен как деревенская бабка... И верить своим предчувствиям – не блажь... хотя нет, пусть будет лучше блажь... пусть этот треклятый мальчишка окажется кладезем достоинств, пусть я никому не скажу свое знаменитое "я же вам говорил!"... Только бы было, кому это сказать в следующий раз.
И вообще, за каким ызаргом я тогда согласился ехать в Кэналлоа?
...
Свистопляска эта, по сути, началась тогда, когда меня в городе знала уже почти вся аристократия... И любви ко мне по какой-то странной причине не испытывала... Расклад был прост – над моими шутками в адрес всех остальных смеялся только я – и маршал, когда слышал эти шутки. Чего им, спрашивается, меня любить? Заслужив себе прозвище "закатной кошки", и не остановившись на достигнутом, я завел себе друга в лице очаровательной Марианны. Именно друга – в этом была изюминка. Господа влюбленные на стену лезли от невозможности узнать все перипетии нашего якобы романа. А мы с этой чудесной женщиной провернули немало веселых шуток... для нас веселых. Не смотря на все слухи, благосклонностью Марианны "этот выскочка" не пользовался, да и, кажется, был не в ее вкусе. А что может рассказать женщина другу... В общем, это было неоценимо. Шло время, сплетня о связи с маршалом благополучно умерла, сплетни о нас с Марианной стали постепенно загнивать, и тут я наконец-то нарвался. Все ждал – когда же? И тут кто-то не выдержал. Я так и не понял, кто именно решил посягнуть на игрушку Ворона, но трое в темном переулке были весьма красноречивы. Я отделался легким порезом на боку – стрелять меня учили не зря.
Когда это покушение заняло почетное первое место в череде отвратительных случайностей, соберано, внимательно глядя мне в глаза, посоветовал уехать отдохнуть месяца этак на три в Кэналлоа к матушке. Дескать, женщина она уже немолодая, пора уже и заботиться начинать. Поскольку я в тот момент лежал пластом после очередной истории, из которой меня вытащил лично Алва, ответить ничего путного я не смог.
После последнего "случая" на людях я не появлялся – тут же стала набирать обороты сплетня о том, что маршальский шут заигрался – то ли сам Рокэ пристрелил, то ли кто-то еще не выдержал. Слух этот поддерживался тем, что Алва не отвечал на вопросы про свою игрушку, а только скучающе смотрел в сторону... дескать, ну нет шута... а на нет и суда нет. В Кэналлоа я выехал после полного выздоровления, сплетня о моей трагической смерти уже сбавляла обороты. Все было на удивление хорошо, три месяца дома улучшили мое настроение, как никогда. Ничего особенно нового и неожиданного в нашей деревушке не произошло – мать жила с отчимом, отчим обеспечивал свою жену деньгами, скопленными во время бурной молодости... Про свои успехи в светской жизни я скромно умолчал – такого рода новости периодически становятся причиной различных неприятностей. И вообще, информация – ценнейшее сокровище, расходовать его надо экономно. Как я уже сказал, в деревне я провел около трех месяцев, может, чуть больше. Честно говоря, быстро соскучился по монсеньору. Все же общение с таким человеком не проходит бесследно – простых смертных для жизни не хватает. И я повернул назад в столицу.
...Столица встретила меня уже остывающей, но все еще интересной новостью – Рокэ Алва взял себе в оруженосцы Ричарда Окделла. Сначала я просто не поверил. Мало ли что болтают, вон, меня тоже закатной кошкой объявили. В особняк Ворона я ввалился заполночь, но монсеньор еще не спал.
– Здравствуйте, господин шут, – как будто не отсутствовал три месяца. Ну ничего, мне бурных восторгов не положено.
– Разрешите сесть, соберано?
– Разрешаю.
– Говорят, у соберано появился оруженосец?
– Людвиг, бросайте выспренний тон, такое впечатление, что вы обиделись и хотите в отместку забросать меня ненужными словами. Да, я завел себе очередную игрушку. Будет забавно посмотреть, во что превратится этот мальчик.
Я покачал головой. Я уже говорил, что он чокнутый? Впрочем, это неоригинальное общее мнение. Что же произошло? Говорил я ему, еще до всей этой гадости с покушениями говорил – не возвращайтесь в Олларию, что вы там забыли? Мы так чудесно жили в Кэналлоа – все лето... Но после лета пришла осень, и маршала письмом отозвали в столицу. И сказка кончилась, как кончается все на этом свете...
– Не верите? – прищурился Алва. – Людвиг, вам не на пользу деревенская жизнь, она сделала вас подозрительным... Что ж, если вы не верите в юного Окделла, у вас будет отличный шанс понаблюдать за ним – мы скоро собираемся в поход.
– Поход?
– Да, Вараста и другие романтические места... Вы ведь поедете с нами? Если смешаетесь с толпой вояк, вас никто не заметит. Все считают, что я вас убил.
Мы помолчали. Он и так понял, что я еду.
– Все пьете из этого кубка, монсеньор?
– Да. Вы же напророчили мне в нем яду? Пока что не было...
...
Иногда мне кажется, что у меня в роду были оракулы... Или какие-нибудь гадалки. Мои предчувствия вообще редко ошибаются, а это как сбылось, так сбылось, ни убавить, ни прибавить
Война прошла отлично, если так можно сказать о войне. Мне, впрочем, подвигов не досталось, хотя на юного кабанчика я насмотрелся предостаточно. Обычный мальчишка, наивно, абсолютно платонически и предсказуемо влюбленный в маршала, и, к тому же, напичканный разными древними принципами и законами. Взрывная смесь. При этом у ребенка имелась солидная внушаемость и некая глупость, которая в его возрасте вполне понятна, но уже почти непростительна... Разумеется, половину этого впечатления создали мои смутные ощущения и предчувствия, но все равно – это мне не нравилось. Все в общем и каждое в отдельности.
С войны мы вернулись героями... Ну, точнее, Маршал и Окделл. Юноша сиял. Ворон, как ни странно, тоже. Я бы дорого дал за то, что бы узнать, чего ради соберано затеял эту игру с сыном убитого им же человека. Но герцоги шутам не отчитываются, да и странно было бы если бы...
После светопреставления с мечом случилась странная история – мы с эром впервые поспорили. Спорил, в основном, я – вино развязало мне язык, и я поделился с маршалом дурными предчувствиями, связанными с небесными знамениями и необдуманными решениями. Он засмеялся, я возразил... Как это получилось, я так и не понял. Но только в тот вечер я зачем-то отчаянно пытался доказать первому Маршалу Талига, что его оруженосец не принесет ему веселья. Кончилось все это тем, что я ушел побродить в ночи... чтобы приползти утром почти на своих ногах, но изрядно помятым. Талиг праздновал. А я был слишком пьян, чтобы не участвовать в веселье загулявших горожан. А веселье у них... соответственное. Герцог смерил меня несколько сочувственным взглядом и приказал идти перевязывать раны.
Когда я встал с кровати, мы уже собирались в Кэналлоа.
...
Наверное, никогда еще не видел маршала таким веселым. Или нет – видел, но давно. Мы пили вино, отлично проводили время, он играл на гитаре, я шутил и жонглировал. Личные Рассветные сады личного шута Рокэ Алвы.
Собственно, я уговорил его вернуться. Эти его сны, этот Эпинэ, лошади, обрывы... На сей раз, как ни парадоксально, соберано меня послушался. И уехал.
Я ждал его почти месяц.
Этот месяц не был самым приятным временем в моей жизни. Осознание зависимости – не самое интересное, что можно испытать. До меня вообще медленно доходит, но то, что бежать надо было в первый же вечер, я понял только тогда. Бежать не хотелось, но если я когда-нибудь захочу этого – я не смогу. Потому что – а что делать дальше? Как жить, если ты уже как-то привык считать себя особой, приближенной к Первому Маршалу? Если ты привык жить с ним рядом, спорить, пить... Если для тебя он уже давно стал тем, ради чего отдают жизнь. Так незаметно... И даже не знаешь, как назвать это странное чувство – то ли вылезшая не к месту верность сеньору, увеличившаяся в несколько сот раз, то ли странное слово на букву «л», которое, я, пожалуй, суеверно не буду поминать всуе... Любой человек в Олларии согласится со мной – с Вороном может сравниться только его отражение в зеркале. Поэтому, к сожалению, если меня выкинут, то я застрелюсь, глядя на освещенные окна Алвасете. Как бы глупо это ни звучало.
И я поехал обратно в столицу.
Ехал сначала неторопливо, потом быстрее, а потом – как на пожар.
Самое поганое – мне казалось, что именно на пожар я и попаду...
.....
В комнату я влетел, полностью оправдывая свое прозвище – глаза чуть ли не горели, а шипение почему-то категорически не хотело становиться словами. Сцена, которую я застал, была достойна кисти мастера – юный Окделл в кресле, первый маршал напротив, в камине валяются осколки бокала. Того самого. Будь проклят мой язык, надо бы укоротить.
– Монсеньор, здесь пахнет смертью.
– Здравствуйте, Людвиг – голос его мне ужасно не понравился. – А где Хуан? Я его звал...
На столе сверкнуло большое кольцо. Открытое.
– Ты кто? – ошалевшим голосом спросил Окделл.
– Неважно... – я шагнул к креслу. В руках у меня был пистолет. Даю честное слово – застрелил бы безо всякой жалости.
– Людвиг, нет – голос не произвел на меня особого впечатления, не того уровня были эмоции, поэтому очнулся я только тогда, когда руку с пистолетом перехватили и сжали так, что хрустнули кости.
– Монсеньор... – я жалобно скривился. Кажется, он чуть не сломал мне пальцы.
Ворон походил на всех закатных тварей вместе взятых.
– Ты его не убьешь, – проговорил он. – Я приказываю.
Когда Алва отошел, чтобы повторно позвать Хуана, я склонился над мальчишкой и прошипел ему прямо в ухо:
– Что это был за яд? Отвечай, или, клянусь Леворуким, пристрелю, и пусть меня после этого повесят...
Он быстро отбарабанил проявления отравы. Ничего, этот яд я знал.
...
Оставшуюся ночь я сидел в подвале над жаровней, изображал из себя алхимика и мучался неуместной ревностью. В доме были различные противоядия, надо только было чуть улучшить эффект. К утру у меня что-то получилось.
Когда я с дымящимся кубком пришел в кабинет, юного Окделла уже не было. Кольцо и драгоценный кинжал, который я заприметил ранее на полу, тоже исчезли. Понятно. Ворон все отдал своему оруженосцу и пытается убедить себя, что более их ничего не связывает. Пока ему не удалось убедить даже меня.
Я молча поставил перед ним питье.
– Что это?
– Противоядие.
– Откуда ты знаешь, что я пил яд?
Хороший вопрос. Да не мог он не выпить! Я-то знаю.
– Предчувствие, монсеньор.
Он взял кубок, но пить не спешил.
– Верный шут... Откуда вы беретесь, такие верные и так некстати?
Я благоразумно промолчал.
Он залпом выпил противоядие, и взглянул на меня.
– Вы приехали весьма кстати.
– Я понял это, монсеньор.
– Вы устали с дороги, Людвиг. Идите отдыхать.
– Благодарю вас, но я не устал, монсеньор.
Всю ночь я просидел у камина, помешивая кочергой поленья, изредка подбрасывая новые. Алва так и не поднялся из своего кресла. Даже не взял гитару.
...

День был серым. Герцог обнаружился в гостиной, с бутылкой вина. Выглядел он так, что я бы, для очистки совести, с удовольствием влил в него еще пару чашек противоядия.
– Мы собираемся на войну, – проговорил Алва, смакуя вино. – Завтра дуэль, послезавтра – война... Достойно.
– Дуэль?
– А против войны вы ничего не имеете, да? Впрочем, что это я. Вы все равно поедете... Раз вы, по общему мнению – закатная кошка, может, подскажете, сколько жизней мне осталось?
– Думаю, что достаточно, монсеньор, но завтра вам ни одна не потребуется.
– Да, верно, – он рассмеялся. – Расскажите мне, что творится в Кэналлоа, господин шут. Мне не хочется сидеть в тишине.
Я рассказывал очень долго, смакуя подробности и придумывая по ходу веселые байки. Только вот мысли мои витали очень далеко от Кэналлоа... Наверное, хорошо, что он сидел здесь, а не пропал неизвестно куда наутро... Только смотреть на то, как Рокэ Алва сидит у камина и задает уточняющие вопросы спокойным голосом, было почему-то до дрожи страшно...
Уснул я опять на ковре, кажется. Встать и уйти из кабинета... Честно говоря, я банально боялся, что обратно меня не пустят.
Герцог явился к вечеру. Выглядел он еще хуже, если это возможно, конечно.
– Скольких вы убили, монсеньор?
Только бы не молчал, а то мурашки по коже.
– Четверых.
– Зачем?
– Не знаю. Людвиг, сегодня я неважный собеседник.
– Ничего, монсеньор, я тоже не особенно речист. Вы позволите остаться?
Алва внимательно посмотрел на меня и ухмыльнулся.
– Оставайтесь. Как можно прогнать кошку?
Ночь была похожа на остальные – тот же камин, то же вино, такие же паузы в разговоре... Я сидел на полу около кресла маршала и говорил. Главное – не слушать тишину.
Кажется, герцогу и вправду казалось, что с ним в комнате кошка. Говорящая кошка, которой не нужно ничего объяснять.
И я не стремился убеждать его в обратном. Побуду и кошкой. Могу даже помурчать.
Мне несложно.
...
– Людвиг, мы все же едем на войну! – я открыл глаза, обозревая окрестности. Изрядно повеселевший Рокэ Алва стоял над моим диваном и что-то вещал. Стоп. А почему я на диване? Ах, да... Приходил его Преосвященство, я пошел в заднюю комнату, а там заснул – слишком долго они говорили... Или я потом еще пришел обратно в кабинет? А потом не смог дойти до своей комнаты? Неважно.
– Людвиг, так вы едете?
– Ну, вы же едете.
– Людвиг, вы просидели всю ночь у моего кресла, а значит, рисковали своей жизнью... К тому же, противоядие... В общем, я желаю слышать ваше собственное мнение – вы имеете на него право.
– Монсеньор, – я сел на диване, пытаясь придать лицу подобающее выражение. – Я все равно поеду с вами, куда бы вы там не собирались, на войну или в Закат. Просто потому, что с вами на этом свете интереснее жить.
– Да уж, – неласково ухмыльнулся Ворон. – Интересно... Меня убивают, травят, я шляюсь по войнам и салонам, а вас некоторое время назад пытались убить, только потому, что вы мой шут... Если вам такое интересно, что ж, не буду мешать распоряжаться своей жизнью... В таком случае, я повышаю вас до моего доверенного лица, – голос его немного повеселел. – Поедете вместе с сотней кэналлийцев. Будете говорить мне обо всем, что происходит вокруг нас, включая распускание цветов и брачные игры ызаргов. Показываться кому-то кроме меня не рекомендую – рано или поздно в войске будут знакомые лица. Вы видели их только в пьяном исполнении, но они вас узнают. Так что собирайтесь, господин шут, нас ждут великие дела.
– Да монсеньор! – отрапортовал я и бодро вскочил с дивана.
Жизнь... была сносной вещью.

4. Конфидент. Ваше благородие, пегая кобыла...(с)

Расцветает ли роза, мой сеньор, нынче в вашем окне?
Кто натаскивал гончих, мой сеньор, в ожидании лова?...
Тампль. Вторая ария оруженосца.

Соберано оказался прав: знакомых лиц было действительно много. Одно из них – очень примечательное. Виконт Валме был мне знаком по салону прекрасной Марианны, которую он изволил однажды почти проиграть в карты, и по всем остальным злачным местам, которые я неплохо знал. Какого ызарга этого хлыща потащило вслед за соберано, можно было только догадываться. Абсолютно новым лицом стал юный порученец, Герард Арамона. Я, честно говоря, не очень понимаю, зачем монсеньору вообще сдался я, то есть шут – с чувством юмора у него и так все более чем в порядке. Слушая ежеутренние завывания виконта, можно было умереть со смеху. Юный Герард был тоже вполне забавным, только иногда своей щенячьей преданностью напоминал Окделла, о чем я старался не думать.
Собственно, сравнивать путем включенного наблюдения мне никто не дал, так как я ехал с сотней кэналлийцев, развлекая их воровскими байками. Косу я спрятал под берет, и около соберано особенно не мелькал, так что оставался неузнанным. Возможно, несколько парней из нашей сотни, которые частенько ездили с монсеньором, могли меня узнать, но они ребята надежные и неболтливые.
В славный город Фельп мы въехали затемно. Я, как честный солдат, сразу пошел спать, а вот соберано с виконтом пришлось тащиться на совет. Я немного походил по отведенным покоям и посмотрел на птице-рыбо-дев, которые с любопытством таращились на меня со стен. Засыпал я с твердым намерением сочинить пару-тройку веселых песенок про этих несчастных представительниц местной фауны.
Проснувшись, тихо пробрался в покои соберано. Очень хотелось поспать еще, но должность доверенного лица обязывала явиться за поручениями. Герцог обнаружился в кресле, в окружении кипы бумаг.
– Людвиг? – он поднял голову – Что нового в рядах нашей доблестной армии?
– В общем-то ничего, – я присел на подлокотник соседнего кресла. – Люди отдыхают после перехода. Как вам понравились достопочтенные дуксы?
– Забавно, если не с утра, – соберано деликатно зевнул. – Кстати, Людвиг, у меня для вас есть одно интересное поручение.
– Я весь внимание.
– Замечательно. На здешних просторах есть чудесное место под названием " паучий холм". Наши фельпские друзья попытаются захватить эту достопримечательность как раз в ближайшее время. Я хочу, что бы вы уведомили об этом событии бордонов, которые наблюдаются в окрестностях.
– Соберано, мне будет дарована карта?
– За что вы мне нравитесь, господин бывший шут, так это за ваши своевременные вопросы.
– Что вы, монсеньор, бывших шутов не бывает – это на всю жизнь.
– Возможно. Карту возьмите на столе, и что бы к утру господа дельфины знали, что на холм будет проведена атака.
– Это все, монсеньор?
– Людвиг, не надо притворяться более исполнительным, чем вы есть на самом деле! Утром я жду вас с отчетом.
...
Ну что я могу сказать? Не такое это уж и трудное дело– убедить бордонов в том, что ты честный слуга какой-то шишки, которая задумала поиграть в предательство. Тут главное – играть на грани блефа и правды – мнительные господа вояки напридумывали себе друзей в стане врага, а я не стал им мешать. Один минус – у меня все же запоминающаяся внешность. Хотя, я с ними больше встречаться и не собирался. Но изображать из себя невесть что и лавировать между словесными рифами – работа нелегкая, поэтому к рассвету я устал, как курьерская лошадь. На доклад к герцогу я шел, уже чуть пошатываясь. Соберано изобразил на лице сочувствие и спросил, как прошла встреча. Я ответил, что отлично, и упал в кресло. Дальнейшее помню исключительно плохо. Кажется, была реплика монсеньора на тему того, что он не собирается таскать меня на руках, а я позорно притворился глухим...
...
Несколько дней прошло практически мимо меня. То есть я носился по мелким поручениям, торчал в окружении, когда Алва муштровал канониров... Кстати, я совершенно не понимал замысла маршала, пока он мне не сказал все прямым текстом. Это, видимо, тоже было частью работы доверенного лица – не то что бы Ворон мне докладывался, но планы я знал. Наверное, соберано надо было просто высказать кому-то все идеи, роящиеся у него в голове. Шут вполне подходил. Хотя, кого я обманываю? У нас уже давно завелась привычка, одна на двоих: герцог рассказывал мне свои безумные планы, а я восхищался. Иногда у меня в голове мелькала кощунственная мысль о том, что если герцога запереть в Алвасете одного, то он умрет со скуки. Удивлять и восхищать будет некого...
Дни прошли мимо еще и в том смысле, что герцог практически не спал, ну и я, соответственно, тоже. Когда мне объявили, что мы всю ночь в ожидании нападения просидим на бастионе рядом с покойниками – я даже обрадовался. Это давало хоть какую-то надежду на то, что мне удастся поспать. Разумеется, не на посту, а потом.
... Луна задумчиво освещала древние стены и мертвецов, которых при таком освещении нетрудно было спутать с живыми. Я и еще пара ребят из нашей сотни замерли с факелами недалеко от беседующих Валме и Рокэ. Нуу, беседующих – это громко сказано. Скорее всего, герцог пытался дремать, но не показывал, насколько ему этого хочется, а наследник Валмонов искренне хотел доказать всем, что нахождение на этой стене его совершенно не тревожит.
– Я полагаю, вы задумались о смысле жизни? – долетел голос соберано. – Хотите еще касеры?
Я тихо хмыкнул, вспомнив почти ежевечерне повторяющуюся сцену: я молчу, монсеньор спрашивает о причине тишины, я отвечаю, что думаю о вечности... и герцог тут же предлагает мне выпить вина, говоря при этом, что думать о вечности – это самое паршивое занятие на свете. Правда, в последнее время я думал не о вечности, а о будущем... Что, впрочем, было еще хуже.
Господа изволили разговаривать о звере Раканов, про которого я начитался в библиотеке соберано, ах, какая у него библиотека... От воспоминаний о древних фолиантах меня отвлекли самым бессовестным образом – начался штурм, нас отослали прочь, а Алва со товарищи полезли взрывать стену. Честно говоря, я и в мыслях не допускал, что герцог не полезет сам взрывать эти клятые запалы. Так что благополучно оторвался от своих сослуживцев и замер на безопасном расстоянии от стены. Что могу сказать? Взрывалось все это богатство красиво. Людей засыпало – не считал, но очень и очень много. Да здравствует военный гений Герцога Алвы... Вот только где этого герцога Алву закатные твари носят, хотел бы я знать?
Помянутые закатные твари отпустили Ворона минут через двадцать, когда я уже начал было кусать ногти. Его светлость изволили явиться вместе со своим окружением. Я облегченно вздохнул и начал прикидывать, как присоединиться к своим.
Кстати, чем мне всегда нравились кэналлийские солдаты – своей невозмутимостью. Что сказали бы олларианцы, имея в сослуживцах такого странного солдата, как я? Я нередко увиливал, да что там, просто уходил со службы, постоянно мотался к командиру (видели пару раз) и нередко не приходил ночевать. Олларианцы наверняка либо донесли бы моему непосредственному начальству, либо, что вероятнее, заприметив, что это самое начальство ничего не предпринимает, начали бы распускать грязные сплетни. Сплетни мне не помеха, это уже пройденный этап, но все равно приятного мало. Кэналлийцы молчали, за что и нравились мне неимоверно.
...
Я все же не солдат.
Хотя вызвался участвовать в морском сражении, грозившем стать историческим. Правда, героически держаться в тени монсеньора мне не выпало – я плыл со своими сослуживцами на каком-то из ызаргов. Странно, но я даже номер его не запомнил. Вообще, морское сражение оставило нехороший след в моей тонкой душе – свист, грохот, полно дыма... и вечно не вовремя кончающиеся пули. Правда, потом меня благодарили – я все же отлично стреляю. Теперь весь полк думает, что стрелять меня учил лично герцог Алва... По-видимому, скоро в легендах я стану его то ли младшим братом, то ли другом детства. Будет забавно.
В любом случае, после сражения я все равно приполз на доклад к соберано – потому что, а что делать? Герцог пребывал в радужном состоянии духа – в принципе, его можно было понять – в городе намечался праздник, и Алва был его главным героем. Я вяло отчитался о сражении и рухнул в кресло. Ворон остановился в середине увлекательного процесса разыскивания перчаток и внимательно поглядел на своего шута. Шут пребывал скорее в рассветных садах, чем на грешной земле.
– Ну как, Людвиг? – если бы я позволил себе такое выражение, то сказал бы, что голос соберано звучал донельзя ехидно. – Вы познали высокое вдохновение битвы?
– Познал, – согласился я. – В полной мере, монсеньор. Честно говоря, изучил его во всех подробностях, так что повторения мне не требуется.
– Неужели вам не хочется испытать свою смелость еще раз?
– Вы знаете, как-то не очень. Я уже вполне изведал ее пределы.
– Хорошо, Людвиг, вы меня уговорили, я не буду дарить вас Лионелю... Кстати, вы не собираетесь на праздник?
– Если соберано желает... – мой тон не оставлял сомнений в том, что ничто иное, кроме желания соберано, не вытащит меня из кресла.
– Стыдитесь, юноша! – Алва поправил воротник. – Это ежегодный праздник, и каждый моряк должен пить, плясать, веселиться и любить женщин, иначе он плохо провел эту ночь. В любом случае, у вас есть день-другой на то, чтобы отдохнуть.
Я попытался заснуть в кресле, ибо был уверен, что отдохну теперь только на том свете.
– Мой шут скис, – констатировал герцог, подходя ближе. – Людвиг, вы меня разочаровываете.
Это был очень подлый удар. Я попытался собрать свое тело воедино, и когда мне это удалось, поднялся с кресла с намерением посетить эти клятые гуляния во что бы то ни стало.
Ворон изволил расхохотаться.
...
Ночь была полна огней, смеха и веселья. Я почему-то сразу вспомнил праздники в нашей деревушке неподалеку от Алвасете. Тогда тоже всю ночь плясали и жгли факелы... Только, конечно, это не шло ни в какое сравнение с нынешним гулянием.
У меня словно открылось пресловутое второе дыхание – поклонники моей меткости утащили в бешеный хоровод, а я не особо сопротивлялся. Бешеная пляска не оставляла времени на мысли – можно было просто нестись по кругу, а когда тебя выталкивали в центр, тело словно само начинало выделывать такие пируэты, которые ты в нем и не подозревал. Мне удалось даже сальто, которое обычно получается только в самых... напряженных ситуациях – это когда летишь с высокой стены, а на стене присутствует охрана. Тяжело дыша, я наконец-то вывалился из танца, подхватил протянутый кем-то кубок с вином, и упал прямо на землю. Кровь стучала в висках с частотой барабанного боя. Из темноты возник еще один кубок с вином. Интересно, откуда? Я поднял взгляд. Надо мною стояло очаровательное белокурое существо определенно женского пола. До рассвета было еще далеко... был праздник... Я улыбнулся, поцеловал руку чудесному видению и подумал, что заслужил... ммм... небольшой отдых.
...
Серое марево колыхалось над землей, пытаясь притвориться туманом. Я шел в резиденцию Ворона и пытался притвориться... хоть кем-то. Если честно – получалось плохо. Когда у тебя такой насыщенный вечер, а уж ночь... хм... да. Я уже думал, что стоит, наверное, пойти не к соберано, а к своим сослуживцам – они все в таком же виде, а на глаза к герцогу в таком виде... как-то некуртуазно.
На улицах было удручающе пусто. Неудивительно, после такого праздника. Неожиданно мне послышался стук копыт. В тумане что-то мелькнуло. Лошадь? Почему без всадника? Стук копыт разносился по всей улицей, хотя туман гасит звуки...
По спине забегали мурашки. Просто лошадь... Почему же так жутко?
Дымка немного рассеялась, впереди показалась какая-то кляча. Стук копыт стал нереально громким. У меня заледенели руки. Огромная серая кобыла надвигалась на меня, словно желая раздавить. А я будто примерз к земле. В голове неслись бешеные мысли – убежать, убежать, куда угодно, только подальше отсюда... Неожиданно в сумятице страха возникло одно слово... затем второе... Позже я подумал что это, вероятно, всплыли воспоминания – моя матушка постоянно поминала этот заговор.
Пусть четыре ветра разгонят тучи
Сколько бы их не было...
Кобыла неожиданно остановилась, липкий ужас потихоньку начал отступать.
Пусть четыре скалы защитят от чужих стрел
Сколько бы их не было...
Животное меланхолично развернулось и потопало в обратном направлении.
Пусть четыре молнии падут четырьмя мечами на головы врагов
Сколько бы их не было...
Пусть четыре волны унесут зло от нас,
Сколько бы его не было... – проговорил я ей вслед, медленно, шаг за шагом, отступая назад.
С трудом поднял руку и отер холодный пот. Кладбищенские лошади на улицах Фельпа... Потрясающе. Надо бы рассказать соберано. Хмель почти прошел, поэтому я вспомнил, что виконт Валме еще в середине вечера утащил Алву и Джильди на какое-то свидание. К счастью, у меня острый слух – и теперь я знал куда идти.
...
Пока я шел к вилле, пока обозревал балкон и взбирался на него, мне было все равно, помешаю ли я кому-нибудь. Только когда я наконец-то одолел подъем и увидел Ворона, мирно сидящего на террасе, я сообразил что мне, во-первых, повезло а, во-вторых, я представляю собою, наверное, неутешительное зрелище.
– Здравствуйте, Людвиг, – хмуро буркнул соберано. – Неважно выглядите.
– Простите, у меня была пренеприятнейшая встреча с сивой кобылой, которая боится заговора Четырех.
– Занятно, – в глазах маршала промелькнул интерес. – И кого же вы видели всадником?
– Никого, – я пожал плечами. – Но мне хватило лошади.
– Никогда бы не подумал, что у юноши вашего возраста нет достаточно близких людей, по просьбе которых вы бы пошли куда угодно... – пробормотал Алва себе под нос.
– Единственный близкий мне человек – матушка. А что касается просьбы... Беспрекословно я подчиняюсь, кажется, только вам.
– Вряд ли вы бы увидели меня на этой... хм... лошади, Людвиг... – Ворон прикрыл ладонями глаза, но тут же отвел их прочь. Он тоже не выспался... Или вовсе не ложился? – С вашей стороны очень мудро сообщить мне об этой встрече, но с этим животным сегодня встретились не только вы. Так что я в курсе дел. Идите выспитесь. А когда проснетесь, сообщите новость моим солдатам – скоро мы отплываем в Ургот.
– Да, соберано, – я, недолго думая, полез обратно через балкон.
По пути на квартиру я сонно думал о том, что такого праздника у меня давно не было и, дай создатель, более не случится...

5. Конфидент. Начало конца.

Под дождями плачет
Желтых лип конвой.
Где же ты, удача?
Что стряслось с тобой?
Лора Бочарова "Осеннее вино"

Из гостеприимного Фельпа мы отплывали в сильно урезанном составе. Я тихо сидел в одной из кают, не особенно показываясь на глаза. В общем, можно считать, что предосторожность была излишней – виконт Валме страдал морской болезнью, и, наверное, появись я перед ним, принял бы меня за галлюцинацию. Но я как-то не привык привлекать к себе излишнее внимание. Тем более что у хорошего доверенного лица всегда есть о чем подумать. И о чем вспомнить. Я думал о том, что эти войны и прочие неприятности не кончатся так просто. Что-то подсказывало мне, что до того, как мы опять уедем в Алвасете, и я снова уютно расположусь с гитарой у ног соберано, пройдет еще очень много времени... если это время вообще наступит...
...
Утром, высадившись на Урготскую землю я первым делом пошел искать неприметный постоялый двор, в котором можно было бы коротать редкие часы свободного времени. Не идти же, в самом деле, за соберано в посольство Талига? Мне-то ничего, а посол может не так понять. Постоялый двор был найден достаточно быстро. Осмотрев себя в зеркало и придя к выводу, что мне более всего пойдет роль неудачливого путешественника в никуда, я вышел на улицу и бодро пошагал к ближайшему рынку. Герцог все-таки улучил момент, что бы сказать мне несколько слов. Слова были весьма лаконичны: "Меня интересуют все сплетни по поводу ситуации в Талиге. Все, что сможете найти, Людвиг".
Найти при желании я мог очень и очень много. Собирать информацию – это мое маленькое увлечение. А более всего информации обычно концентрируется у портового рынка.
Означенный рынок встретил неудачливого путешественника шумом и гвалтом, различить в котором отдельные слова можно только после изрядной тренировки. Я прогулялся по рядам, прицениваясь к каким-то безумно дорогим и безумно бесполезным мелочам, пока что-то не заставило меня остановиться и прислушаться. Это "что-то" я обычно называю воровской интуицией. Приемный папочка выспренно именовал сие состояние «даром». Как бы там ни было, я встал у лавки с какими-то водорослями и постарался отключиться от всего, что мешало слушать разговор двух торговцев.
– Слышал про Мориса?
– Что?
– Собирается переносить дела в Кэналлоа.
– Морис?
– Он самый. Старикашка собирает пожитки и ворчит, что Ворон и бардак несовместимы, а ему на старости лет не нужны проблемы
– Если Морис собрался куда-то ехать... Не иначе как Леворукий собрался в гости в Олларию.
– А хоть бы и так... Куда, куда кладешь – кто ж так делает!!!
... Я тряхнул головой, занося информацию в список "особо важной". Эти двое могли и врать. А могли не врать. В моем случае лучше хорошо проверить вероятность первого, что бы не получить второе.
Я приобрел головную боль и мерзкое предчувствие скорой заварушки. Пошлявшись по рынку, притворившись ищущим место бездельником и выпив дешевого вина с работниками, я уяснил, что в Олларии что-то крупно НЕ ТАК. У торговцев отменный нюх на неприятности. Они вряд ли объяснят, что именно может случиться, но удерут за месяц до паршивой ситуации. Чуяло мое сердце, что здесь что-то нечисто – какая-то неприятность уже случилась и скоро запахнет жареным. А еще я точно понял, что герцог рванет в столицу при первой же возможности, потому как такие ситуации – как раз его дело. Главное, чтоб не забыл меня. Никогда не видел такие вещи изнутри, было бы любопытно.
В посольство я выбрался ближе к вечеру, почти ночью, чтобы точно застать соберано в комнате. Удивительно, какая у них там охрана беспечная! Пробравшись через открытое окно в спальню, я прислушался. Вроде, никого не было. Я шагнул в комнату и застыл... На столе стояли четыре свечи и бокал вина. Герцог сидел на корточках у камина, и ворошил дрова. Рядом, прямо на полу, стоял бокал "Черной крови". Поминание мертвых? Я замер в дверях, перебирая в уме тех людей, которых Алва стал бы поминать по всем правилам этого старинного обычая. Стараясь не тревожить герцога шумом, я тихо подошел к столу. Ветер из открытого окна трепал исписанные листы. Письмо? Я взглянул на почерк. Эти строчки были узнаваемы, увы, слишком узнаваемы. Я слишком много времени провел в кабинете соберано, чтобы не запомнить почерк кардинала Сильвестра.
Шут здесь явно был не нужен. Я тихо двинулся к дверям, когда меня догнал голос Ворона:
– Людвиг, останьтесь.
Я послушно остановился. Герцог поднялся, взял вино и повернулся ко мне.
– Налейте себе бокал, Людвиг, – бесцветным голосом приказал он. – Кардинала должны проводить в Закат люди, наименее обремененные предрассудками на его счет.
Наливая себе вина, я думал о том, что очень бы хотел познакомиться с человеком, которого герцог уважал более всех, кого я знал. А я слышал его всего однажды – когда Сильвестр пришел к Ворону в ночь перед той дуэлью.
Соберано снова повернулся к камину. Я молча пригубил вино, стараясь не думать о том, что сейчас я ничем не смогу вывести Алву из мрачной задумчивости. Зачем, в таком случае, он приказал мне остаться? Ответ последовал незамедлительно:
– Теперь события будут развиваться стремительно, как в плохом романе... – голос Ворона был сух и задумчив. – Вы хотели бы это увидеть, Людвиг?
– Да, это было бы весьма познавательно. Думаю, эти события будут иметь историческое значение, соберано.
– Несомненно, господин шут. Я не знаю, что вы разузнали про нашу замечательную столицу, но я хотел бы нанести визит всем тем, кто там в данный момент находится... – не хотел бы я быть тем, о ком думал в эту минуту герцог...
Улыбка у него была явно кровожадная. Впрочем, учитывая обстоятельства, я сам очень хотел, чтобы Алва нанес визит всем тем, кто остался в Олларии. Интересно было бы на это посмотреть. Лишь бы меня не забыл с собой взять.
– Очень своевременное решение, ваша светлость, – аккуратно заметил я.
– Желаете предпринять поездку вместе со мной?– Ворон наконец-то повернулся в мою сторону. – Или предпочитаете поехать в Кэналлоа, пока все не закончится? Оллария скоро перестанет быть тем местом, в котором хочется жить.
– С вашего позволения, мне было бы интересно принять участие в формировании истории.
– Ваше дело, Людвиг, ваше право.
Неожиданно раздался стук в дверь.
Я быстро подхватил бокал и скрылся в спальне. В спину мне прозвучал тихий голос:
– Дождитесь меня, Людвиг, расскажете, что выяснили.
В результате, мне некогда было прислушиваться к разговорам в комнате: я систематизировал в голове информацию и мои предчувствия, что бы изложить их более-менее уверенно.
Когда соберано соизволил закончить разговор, было уже довольно поздно, или, вернее, довольно рано. Я толково изложил ему все слухи о Олларии и мои собственные домыслы и заключения по этому поводу.
– Прекрасно, Людвиг, – Алва прикрыл глаза. – Думаю, скоро наша миссия в Урготе закончится, и мы сможем предпринять путешествие в столицу, в котором вы выразили желание участвовать. Пока что смотрите и слушайте все, что сможете услышать. И продолжайте навещать меня таким изысканным способом... Кстати, вы же забрались по плющу? – Я кивнул. – Отлично. Надеюсь увидеть вас завтра вечером. Прощайте.
.....
Приглашение на мистерию не вызвало у меня удивления. Сюжет был занятным, и роль соберано вполне подходила. Пока оркестр тренировался, изо дня в день наполняя пока еще пустые залы траурной музыкой, я бегал по городу, вынюхивая и выслушивая всевозможные новости. Это привело к образованию стойкой паранойи – нам явно угрожали большие перемены.
В рамках этой же паранойи, когда герцог отправился во дворец с кратким визитом перед завтрашним представлением, я пошел с ним. Пока Алва обменивался любезностями с принцессой, я быстренько осмотрел помещение и скользнул в соседнее. Ага. Декорации... Взгляд мой остановился на корзине с искусственными лилиями, которые Черный Гость должен был преподносить своей избраннице. От лилий исходил какой-то странный, едва уловимый запах. Я сел на корточки, внимательно рассматривая цветы. На искусственных лепестках обнаружился какой-то то ли налет, то ли просто слой воска для блеска... Я принюхался... Ничего себе! Яд. Я помотал головой, пытаясь восстановить ясность мыслей. Нет сомнений – яд, я не перегрелся и не сплю. Ничего себе новости. Я помчался к соберано, который тем временем уже благополучно ушел из дворца, по рассеянности (а может, и по умыслу) не разыскав своего шута. В результате я поймал его только ночью в посольстве. Алва заявил, что займется этим с утра, а сейчас ужасно устал, и отправляется спать, что и мне советует сделать. Мысленно возведя очи горе и вопросив Cоздателя, зачем он послал мне этого человека, я все-таки пошел в гостиницу... Что бы утром нагло заявиться к герцогу и напомнить о лилиях.
В результате соберано пришла в голову дивная идея осыпать прелестную принцессу живыми цветами, вместо искусственных и отравленных.
Пока мы ходили к гоганам за цветами... В общем, на главное торжество мы все-таки почти опоздали. Впрочем, как известно, значительные персоны не опаздывают, а изволят задерживаться. Мистерия прошла на ура, а я, нагло засунув в петлицу лилию, прогулялся до гостиницы.
Вечером я как обычно заявился к соберано, дабы просветить его на счет всех слухов. Герцог пребывал в несколько нервном состоянии, которое я отнес на разрабатывание плана побега из Ургота. То, что это будет именно побег, я не сомневался. Ведь нужна внезапность...
– Дождитесь меня, Людвиг, – бросил герцог, выходя из комнаты. – Доложите обстановку, я расскажу вам наш маршрут, – он улыбнулся и вышел из комнаты, а я сел в кресло и принялся ждать.
Ночь почти ушла, а Алвы все еще не было. Я слышал гитару, чуть-чуть, только эхо звуков, но мне хватало. Я думал о том, что когда все это закончится, мы снова поедем в Алвасете. Герцог еще сыграет на гитаре, и не как сейчас, когда она плачет и кричит, а как тогда, когда еще не было ни ночи Святой Октавии, ни яда, ни войны... Когда кардинал был жив, а я был так безоглядно и по-дурацки влюблен, думая, что просто попал в шуты к интересному человеку... Сыграет – обязательно. Ведь на самом деле он любит веселые песни. Я знаю. Правда, знаю... Кому знать, как не мне...
...Я тогда заснул в кресле. До сих пор не могу себе этого простить – все гадаю, что было бы, если бы герцог не застал меня спящим? Если бы я дождался его... Что бы он сделал?
Но я не дождался. И поэтому проснулся, сжимая в руке маленький кожаный кошель и коротенькое письмо:
"Возвращайтесь в Алвасете, найдите там Хуана и оставайтесь при нем, пока все не закончится. Планы изменились. Не советую вам появляться в Олларии, Людвиг. Возвращайтесь домой."
Я сидел, глядя на занимающийся рассвет, и никак не мог понять – как же так? Ведь соберано всегда исполнял свои обещания, так? Всегда. И он обещал, обещал взять меня с собой в Олларию!!!
...
Утро застало меня в порту. С кораблем я провозился довольно долго, но время не имело значения– мне очень нужно было в Олларию. Виконт Валме придумает, что делать, когда узнает, что Ворон сорвался в столицу. У него будут свои планы, для шута там места не будет. Наверняка не будет. Что ж, шут сам сумеет что-нибудь сделать. И к кошкам пока что мое обожаемое Алвасете – зачем оно нужно, если там нет герцога?

6. Игрок. Возвращение.

Словно бешеный пес, по прямой
Забывая дорогу домой,
Я лечу, только память моя, словно яблоко зреет.
Ну давай, ну давай, ну давай,
Забывай, забывай, забывай!
Только память моя ничего забывать не умеет.
Канцлер Ги"Тоска".

Не знаю, кто въезжал в Олларию этим холодным утром, но на шута Рокэ Алвы это существо походило мало.
Добраться до столицы нынче было сложно и, главное, совершенно непонятно – к чему? Потому что все нормальные люди (а их я видел немало) ехали как раз от столицы. И только я, как одержимый, несся вперед по воображаемому следу герцога. Почему по воображаемому? А вы попробуйте отследить одинокого всадника на самом быстром коне, который несется к своей цели, ничего не замечая, в то время как вам приходится отвлекаться на такие мелочи, как «есть» и «спать». К тому же, необходимо преодолевать огромный поток народа, который несется от столицы, как от пожара. Слава Создателю, хоть деньги у меня были – те самые, которые были даны мне в кожаном кошельке еще в Урготе – чтобы я поехал в Алвасете, нашел там Хуана и сделал еще много разной совершенно ненужной мне белиберды. Но деньги деньгами, а въезжать в Олларию с рыжей косой до пояса было по меньшей мере неразумно. Да, все те люди, которые знали меня довольно хорошо, уехали. Но остались еще придворные шаркуны и богатые бездельники – которые вполне могли выжить при всех переворотах, а уж в то, что я не умер и что меня можно еще убить они поверят с огромной радостью.
Театрик, судя по всему, переживал не лучшие времена. В свое время этот передвижной балаган актеров, акробатов, клоунов и жонглеров весело колесил по стране, разбивая палатки в каждом городке, который попадался по дороге. Я провел с ребятами не самую большую, но довольно интересную часть моей жизни. Разумеется, после того, как они узнали, что я не совсем бедный безработный канатный плясун, а даже наоборот – довольно богатый вор-наемник, наша дружба не прекратилась. Помнится, вот этот самый фургончик был выбран мною лично. Я заявился в их убежище, которое они завели на случай холодов, переворотов и других природных катаклизмов. Они были рады принять меня, и вдвоем со стариком Бернаром мы не спеша подобрали мне новый облик, в котором было безопасно путешествовать по Талигу – насколько вообще безопасно путешествие в такое время. То, что смотрело на меня из зеркала, мною не являлось ни в коем случае. Тишайший молодой человек по имени Пауль, северянин, с невнятно-русыми короткими волосами и потерянным взглядом. К тому же, он еще и заикался. При взгляде на это чудо на меня, не смотря на общее мрачное настроение, нападало желание нервно хихикнуть. Я-то сначала хотел обойтись вещами попроще – обрезать к кошкам шевелюру и покрасить в какой-нибудь цвет. На что мне, в актерском деле ничего не понимающему, было сказано, что во-первых, неизвестно, за сколько я справлюсь с делами, а волосы имеют свойство отрастать, и отрастать естественного цвета, а во-вторых, все помнят меня с челкой, а обрезанная челка выглядит вдвойне подозрительно. Поэтому – парик, северное прошлое и заикание – кэналлийца, по крайней мере, во мне никто не предположит – это точно. Волосы отделались легким испугом – я укоротил шевелюру, чтобы влезала под парик. Теперь рыжие патлы свешивались не до поясницы, а до лопаток – по мне, так и короче можно было... Я попрощался с театром и Бернаром, прыгнул в седло очередной лошадки и понесся в столицу.
Не буду врать – по дороге меня часто посещали мысли послать в Закат этот неуместный героизм и все-таки рвануть в Алвасете. Я не герой и никогда им не был. От того, чтобы вернуться домой, меня удерживало только уверенность в том, что я свихнусь. От скуки, тревоги и тоски – просто зная, что мог не свернуть с дороги. Я знал, что вечно буду задавать себе вопрос – почему не доехал до столицы, хотя бы не узнал, что точно случилось? Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Часто приходила мысль свернуть не в Алвасете, а к Савиньякам. Уж кто-кто, а господа маршалы знали меня хорошо, и взяли бы без вопросов. Выбор из двух братьев был нелегок, но я все-таки поехал бы к Лионелю, чем к Эмилю... Но эти измышления тоже остались умозрительными – я рванул по дороге сам, без друзей, без помощников – глупо, неосторожно и точно зная, что практически ничего не смогу сделать. Мне просто хотелось быть рядом – неважно, что именно произойдет. Знать обо всем первым, быть в центре событий, не сходить с ума в ожидании новостей. С Кэналлоа все будет в порядке. С Алвасете – тоже. А вот с соберано – в этом я был не уверен.
В столицу я въехал прохладным утром, с кучей слухов в голове и огромным количеством поганых предчувствий. Слава Создателю – особенно придавать значение этим предчувствиям мне не дали тучи бытовых вопросов. Во-первых – где жить? При взгляде на столицу напрашивался ответ "негде". И это рождало еще миллион вопросов, которые надо было решать. Для начала я забился в какой-то скромный трактирчик, где на мою лошадь тут же нашелся покупатель. Оставлять лошадь при себе – мало ли кто меня на ней видел, да и не хотелось связывать себя необходимостью возвращаться на одно место. Все то, что мне было нужно, я носил с собой – оставшиеся деньги, какие-никакие запасы, и шкатулочку с множеством потайных отделений, в которой я держал разные полезные и ядовитые сборы – на всякий случай.
Весь оставшийся день я ходил по столице и выяснял последние новости. Новостей было жуткое количество. К тому же, приходилось постоянно увертываться от многочисленных патрулей и не менее многочисленных мародерских шаек. Все это напоминало не возвращение трона истинному владыке, а, скорее, захват варварским царьком столицы могущественной в прошлом Империи – налететь, пограбить, и уйти. Только эти, похоже, грабить уже начали, а уходить пока не собирались. К вечеру я понял, что надо или срочно убираться отсюда, либо выяснять как все было на самом деле, иначе я свихнусь. Выяснять правду можно было разными способами – например, пробраться к монсеньору в Багерлее и поговорить по душам. К моему огромному сожалению, это было невозможно. Из друзей в столице у меня остался только один – потрясающая женщина, которая, как мне казалось, все же будет рада меня видеть...
Слежка за домом выявила одно – Марианна все так же иногда принимает гостей, а за ней слежки не ведется. Правда, имелось у меня подозрение, что прекрасная дама все-таки ведет какие-то свои дела в этом несуразном разоренном городе. Ну да ладно. Я в ее дела не лезу, а она никогда не лезла в мои.
Перед визитом к даме я решил немного привести себя в порядок – а именно – снял парик. Баронесса там или птичница, Марианна была женщиной решительной, и мне не хотелось думать, что будет, если в ее комнате вместо старого друга она обнаружит непонятного северянина.
Покрутившись у ворот и вдоволь насмотревшись на дом, я приметил, что гостей на сегодня не предвидится – никаких породистых лошадей через ворота не вводили, да и не породистых тоже. Вряд ли какой-нибудь особенно романтичный поклонник решил пробраться в дом незамеченным – у баронессы таких обычно не водилось. Все приходили обычным порядком, через дверь. Заключив, что уже довольно поздно, а гостей нет, я пошел на приступ. Проникнуть в дом было парой пустяков – я знал его изнутри и снаружи, и он ничуть не изменился. Встав перед дверью одной из маленьких гостиных, я вульгарным образом тихо постучал. Пугать даму вламыванием в ее дом не входило в мои планы. Я вошел сразу после стука, осторожно притворив за собою дверь. Марианна стояла у зеркала, поправляя прическу, в домашнем платье и длинной шали. На стук она обернулась, увидела меня, и пораженно застыла на месте.
– Здравствуйте, баронесса, – сказа я тихо.
На ее лице мелькнуло узнавание, удивление и, наконец, радость.
– Людвиг?! – надо отдать должное этой женщине – она была очень удивлена, но повышать голос не стала.
Я кивнул головой, улыбнулся и подошел к ней. Она, как ни в чем не бывало, протянула руку. Я поцеловал тонкие, чуть подрагивающие пальцы. Когда я поднял голову, Марианна уже улыбалась.
– Все думали, что вы умерли...
– Как видите, баронесса, – я слегка поклонился. – Я воскрес, я здесь и снова к вашим услугам...
– Прошу следовать за мной – она провела меня анфиладой комнат в какое-то небольшое помещение. Оглянувшись, я понял, что это очередная спальня, которых по дому было разбросано довольно много.
– Помнится, я и в лучшие времена был не в вашем вкусе...
– Здесь нас не будут слышать, – она села в уютное кресло и жестом указала мне на стул. – Я думаю, вы знаете последние новости?
– Увы, баронесса, увы... Я не успел к началу действия, но прочитал краткое содержание. Прескверная пьеса.
– Вы прибыли вместе с...
– Нет, – я поспешил прервать ее – лучше без имен. – На этот раз меня не взяли посмотреть на исторические события. Мое положение здесь не очень-то легально.
– Что вы собираетесь делать?
Удивительная женщина! Сначала – дело. Потом – все остальное. Какое счастье, что я в свое время не пополнил коллекцию ее любовников! С ними она так вряд ли разговаривает...
– Пока что – ничего. Я прошу вас, баронесса... расскажите мне все, что знаете на данный момент.
...
Я лежал в какой-то каморке, затерянной на верхних этажах дома и пытался систематизировать информацию. Что мы имеем? Монсеньор – в Багерлее, чуть не умер, но уже жив, так как новый кардинал вроде бы посмел противоречить новоявленному королю и перевел соберано в надлежащие условия. Заметка: узнать все, что касается Багерлее и скандала в нем же.
Раканы правят бал, а Окделл неплохо устроился – сейчас при дворе. Тьфу, закатные твари – его мне тут только не хватало. Уж он-то меня узнает. Хотя... может, галлюцинацией посчитает?
Левий. Левий, Левий, Левий... Эсператист, смеет спорить с Раканом, и навещает в тюрьме монсеньора. Левий... Был бы Сильвестр – насколько было бы проще... Но Сильвестра нет – будем иметь дело с тем, что есть. Потолкаться у Багерлее, вытащить все слухи, выяснить все, что можно – и навестить Левия.
А потом – связаться с монсеньором. Вряд ли он будет очень рад... но... но вдруг? Да и что я буду делать, если он не будет знать, что я здесь? Опять с ума сходить? Нет, спасибо. Пробовал – не хочется.
Спать.
Спать, а там – делать что должно и будь что будет.
Но сон не шел. Лезла в голову какая-то чушь – про то, была ли та краткая записка приказом, а если да – пристрелят меня сразу или подождут? Или за нарушение приказа вешают? Создатель, какой бред. И вообще – кому понадобилось, и кому на всем свете надо что бы я приезжал в Олларию, то есть, простите, в Ракану, смущал покой баронесс и кардиналов... Кому? Монсеньору? Ну да, сейчас... Надо ему... Что я смогу сделать – придушить Ракана во сне? Хотелось бы, но не получится. Все то, что я услышал со времени приезда, указывало только на одно – герцог приехал добровольно и если я, по какой-то странной причине, распахну перед ним дверь его камеры – он все равно не уйдет. Но я упрямый. А вдруг?
С этой мыслью я заснул.
...
В кабинете кардинала пахло шадди. Горьковатый знакомый запах разбудили тучу воспоминаний, которые были мне совершенно не ко времени. В последнее время мне нужно было не сойти с ума – просто необходимо.
– Что вы здесь делаете?
Ого. А кардиналы, оказывается, тоже берут в руки пистолет. Видимо, в нынешней Олларии без пистолета жить нельзя.
– В данный момент стою. Если вы соизволите применить пистолет – могу лечь, но тогда вам некуда будет девать труп.
– Кто вы и что вы здесь делаете? – клирик зажег свечу. Самообладание. Это хорошо.
Я медленно повернулся, держа руки на виду.
– Я пришел к вам искать убежища, как и положено всякому истинно верующему, ваше высокопреосвященство.
– Я тронут. Кто вы?
Нельзя с маниакальным упорством повторять один и тот же вопрос – рискуете получить в ответ правду.
– Личный шут герцога Алва. Вам стало понятнее?
Кажется, такого он услышать не ожидал.
– Юноша, я бы посоветовал вам немедленно сказать, что вы от меня хотите или убираться. Внизу охрана.
Я устал, честно говоря. Последние дни измотали. Я без приглашения опустился в кресло.
– Я – бывший шут герцога Алва. Вы видитесь с ним. Я видел вас у Багерлее. Я знаю, кто убрал из камеры соленую воду. Мне надо увидеть монсеньора, святой отец. Хотите – верьте, а не хотите – пристрелите на месте.
Раздались шаги. Пристреливать меня, вроде бы, пока никто не собирался.
– Шадди?
Кардинал решил выбрать бескровный вариант и выслушать историю. Что ж, – это было мне на руку. Пятнистая кошка легко вспрыгнула мне на колени, урча и напрашиваясь на ласку. Я почесал красавицу за ухом и погладил по спинке.
– Альбина обычно не любит чужих, – усмехнулся кардинал.
– Альбина? Ну, тогда я ей не чужой – как и каждый кэналлиец. Подданный ее дальнего родственника.
– Возможно. Сын мой, вам многое известно. Но, согласитесь, вы появились несколько неожиданно.
– Соглашаюсь. В свое оправдание могу сказать только то, что это – мой обычный способ появления...
Свет свечи колыхал на стенах темные неясные тени. Шадди был сварен отменно, и в голове немного прояснилось. Честно говоря, хотелось бы еще и поесть. В городских подвалах полно крыс, но использовать их в качестве завтрака мне не позволяло воспитание. Я и вспомнил о своем голоде только сейчас – теплое кресло, шадди... Соберано сказал бы, что я размяк, если меня вымотали какие-то двое суток. Ну так соберано у меня герой – не чета разным там бывшим шутам, непонятно что забывшим в новой столице. Я откинул голову на подлокотник и вздохнул.
– Вы устали, юноша?
– Очень, ваше высокопреосвященство.
– Могу я предложить вам ужин?
– Можете. Я бы даже осмелился попросить – к сожалению, я лишился приюта и теперь обретаюсь на полностью нелегальном положении.
Хотя, в доме Капуль-Гизайлей было еще нелегальнее. И вообще – каким может еще быть мое положение? Интересно, кто еще помнит меня кроме Марианны? Валме? Его нет в столице. Записных придворных шаркунов, которые то и дело встречались у баронессы, сейчас на улицах не найдешь. Савиньяки... Ах да, Окделл. Если мальчишка не посчитал меня галлюцинацией, то он помнит. Ну что мне стоило тогда его пристрелить? Ну придушил бы меня соберано – ну с кем не бывает... Можно подумать – такая уж большая потеря. А Багерлее – почти что неприступная крепость. И моя хитрость отказывается работать – смалодушничал. Сначала надо было использовать все возможности – а потом прибегать к Левию. Но что ж поделаешь – так легла карта.
Я, скорее всего, поступил безоглядно. Ну что Левий? Левий, между прочим, новый кардинал. Эсператистский. Раканский. А я тут при своей истинной внешности разгуливаю. Ну и что, что он фактически спас герцога – долго в такой камере никто бы не прожил? Мало ли, хобби у него такое – герцогов спасать... Стоп, Людвиг. Два дня полного поста, выслушивание трепотни стражников у Багерлее и, Абвении знают, сколько дней нервов еще никого не красили, а на тебя, похоже, временами истерика находит.
На кардинала, видимо, снизошла благодать – он нервничать перестал. Поданный ужин был достоин не голодного шута, а, по меньшей мере, целого герцога. Я не глядя отпил из бокала вина. Чуть не подавился.
– Черная кровь. Неплохая, но бывает и лучше, – невозмутимо заметил Левий. – Так что вы от меня хотели, сын мой?
– О, многого, святой отец... Слишком многого, наверное... Но для начала – мне бы хотелось поставить в известность монсеньора. О том, что я здесь.
– Вы думаете, он обрадуется?
– Я думаю, он захочет меня пристрелить, – я почти нежно улыбнулся. – Но это к лучшему. Мы, кэналлийцы, странный народ – подчиняемся одному соберано. А как прикажете подчиняться соберано, если он в Багерлее? Я хочу дать знать о том, что я здесь. Остальное неважно.
– И как вы планируете это сделать?
Я повертел на пальце единственное оставшееся кольцо – остальные были проданы в счет пути – бешеной скачки наперегонки с исчезающим из виду Алвой. Глупо было бы предполагать, что соберано детально помнит все побрякушки, которые когда-либо на мне побывали... но эту... Это колечко я нашел. Нашел самым вульгарным образом, под ногами, в Алвасете. Монсеньор еще смеялся над разбрасывающими сокровища герцогами Алва. Да и если кардинал упомянет меня... мало кто помнит меня в Олларии, а кардиналу и вовсе неоткуда знать, что у Рокэ Алвы когда-то был шут.
Зачем мне все это? Зачем? Жить в Алвасете, наверняка герцог и рэйство мне как-нибудь предусмотрел... Здесь... Здесь интереснее. И здесь я полезнее. И вообще – здесь герцог, а мое место у его ног.
– Кольцо. И упомяните мою внешность... И еще – прозвище. Закатная кошка. Я понимаю – это бессвязные сведения, но монсеньор помнит меня, и он узнает. А я найду вас.
– Может, воспользуетесь моим гостеприимством?
– Я не настолько эсператист, что бы обременять Церковь, ваше высокопреосвященство.
– Вы человек, которого я пущу в свой дом, юноша. Этого достаточно, – кардинал пригубил свое вино. – Оставайтесь.
Я поглядел на бокал. Пить без тоста... Все равно что играть на интерес...
– Создатель, храни Талиг, – я поднял бокал. Черная кровь блеснула в свете свечей. – И пошли к кошкам Великую Талигойю!
– Опасные тосты, юноша.
– Опасные времена, ваше высокопреосвященство. Раз уж вы пустили меня в свой дом, то знайте – я опасный сосед.
– Это я уже заметил.
Улыбается. Маленький кардинал с голубкой на груди. Он мне нравился.
– А знаете что, святой отец? Не утруждайтесь. Я знаю, каков монсеньор в разговорах с теми, с кем ему хочется молчать. Я сам подам знак.
– Любопытно было бы посмотреть.
– Ну, вот и посмотрите. Вы, кажется, предложили мне убежище?
– Да, и предложение в силе.
– Я принимаю ваше любезное приглашение, ваше высокопреосвященство.
– Сын мой, вы хоть имя свое назовите?
– О, святой отец, зачем мне теперь имя? – я ухмыльнулся, баюкая в руках бокал вина. – Столица меняет облик, подъезды меняют имена и даже титулы теперь не в тех руках... Зовите шутом – мне будет... приятно.
...
Кстати, с "шутом" так и не сложилось – его высокопреосвященство обращался ко мне единственно "сын мой" – он сказал, что данное обращение ему привычнее всего. Я согласился, а про себя подумал, что какие-то разнообразные у меня получаются названные отцы: один – бергерский вор, второй – талигойский кардинал.
Дни шли за днями, а я все никак не мог найти легальный способ проникнуть в тюрьму с правом свободного из нее выхода. Разумеется, можно было попытаться романтично шастать туда-обратно, но у меня имелись серьезные подозрения, что на каком-нибудь "туда" меня и поймают.
Я методично выяснял информацию о всех служащих, которые имеют хоть какой-то шанс нанять меня на работу. Трезво оценив свои возможности, я предназначил для себя карьеру либо на лекарском, либо на поварском поприще. В охрану я не годился – не слишком уж внушительно я выглядел. Как довольно скоро выяснилось, в тюрьме есть собственный врач, уважаемый человек, у которого полно учеников и в помощниках он не нуждается. Оставался повар. Я с энтузиазмом гончей бродил по разоренному городу, прослеживая маршруты этого человека. Все равно больше делать было нечего, а это могло принести пользу, в отличие от посиделок с Левием за чашкой шадди. Повар оказался человеком привычек – маршрут его был один и тот же. В особенно тяжелые дни он заходил в один из немногих сохранившихся трактиров и обстоятельно изучал запасы крепких напитков...
Если у меня когда-нибудь будут дети и ученики – я заповедую им не пить с поварами. Повара – люди крепкие. Тем не менее, мне удалось втереться в доверие к этому господину, изобразить из себя помощника повара из хорошего дома (дом я не назвал), ищущего работу. Господин повар пил касеру и жаловался на то, что когда Оллар распустил практически всех узников из Багерлее, отпала надобность в большом штате прислуги. И помощника повара, естественно, тоже уволили. Но теперь тюрьма опять полнехонька, и он попросту не справляется. Я пытался набиться в работники, но у меня не вышло. Даже пьяный до полубредового состояния, он резонно говорил о том, что не может взять меня просто так, без рекомендаций, потому что "тюрьма – эт, парень, дело серьезное...".
К Левию я вернулся в удрученном состоянии и почти даже на своих ногах.
– О, сын мой, да вы пьяны...
– Святой отец, вы поразительно догадливы... – я рухнул в кресло и благодарно взглянул на поставленную передо мною чашечку шадди.
– Что бы не печалило вас, утешьтесь – ведь всегда есть люди, которые способны помочь...
– Да кто ж мне уже поможет... хотя... хотя... – я вскочил с кресла. – Ваше высокопреосвященство! Вы абсолютно правы!
– Церковь хранит многие знания, сын мой, – невозмутимо согласился кардинал.
– Я понял!
– Вне зависимости от того, что именно вы поняли, советую вам как следует выспаться...
Чем я, собственно, и занялся.
...
Только такой сосредоточенный на одной идее человек как я мог забыть то, что более всего было мне сейчас нужно. Марианна! Прекрасная баронесса, к которой, очень скрывая сей факт, иногда наведывается господин нынешний комендант Багерлее. Разумеется, раньше этот факт не играл такой роли – в качестве кого она могла бы меня порекомендовать? Но теперь, когда я знал точно, на какую должность я претендую...
Баронесса благосклонно восприняла мою маленькую просьбу. Эта удивительная женщина устроила целый спектакль, рассказав чувствительную историю о молодом человеке, которому совсем некуда податься. А у баронессы, как на грех, все места заняты... Тяжелые времена, деньги, хотя и неловко об этом говорить... Ах, господин комендант, я была бы так благодарна вам, и прочее, и прочее...
Разумеется, господин комендант растаял. Разумеется, он пообещал прекрасной баронессе все, что она захочет. Разумеется, просто так он меня не взял.
Мне был назначен испытательный срок. Если я покажу себя молодцом и удержусь на должности, что ж, значит, приобретение было удачным. Если же нет – извини, парень, но только из-за прихоти женщины держать тебя никто не станет.
...
Создатель, если бы диверсанты всегда так легко проникали в тюрьмы – тюрем бы не было! К счастью, мало кто мог связать отставного помощника повара, пользующегося расположением баронессы Капуль-Гизайль с герцогом Алва.
Разумеется, готовить для узников мне пока не позволяли – ели мою стряпню те же стражники. Стражникам, кстати, нравилось, а я попутно узнал все новости, касающиеся пребывания монсеньора в Багерлее. К списку под грифом: " Убил бы!" прибавилось еще пара людей. Убил бы я, конечно, убил, да только кто ж мне даст?
На исходе недели моего пребывания на посту меня обрадовали, что сегодня я увижу Ворона – ибо отчего-то заболел обычный разносчик. На самом деле болезнь разносчика называлась "коронация Альдо Первого" – должны были состояться торжества с выдачей подарков... а кто ж в такое время сидит на работе? Даже в Багерлее...
По коридору с тарелками я шел неспешно, как и полагается любому аккуратному человеку, который не хочет опрокинуть миски на голову государственного преступника. Чего я боялся? Не знаю. Может, увидеть соберано. Может, того, что он увидит меня. То, что монсеньор разглядит меня в Пауле – даже сомнений никаких не было. Обрейся я наголо и нацепи гайифский парадный костюм – вряд ли бы и это его затруднило.
У самой камеры, или, вернее сказать, покоев, я остановился – якобы поправить тарелки.
– Что руки дрожат? – спросил стражник. – Трусишь что ли?
– Ворон не ыз-зарг – глядишь и не ук-кусит! – бодро отшутился я и толкнул ногой дверь.
Расставляя тарелки на столе, я не позволил себе лишнего взгляда – профессионально, боковым зрением оценил обстановку и узника. Цепи. И лицо бледнее обычного – лихорадка? Болезнь? После прошлой камеры – неудивительно.
– Чего копаешься? – донеслось от двери.
– С-сейчас, – мне послышалось, или в тишине раздалось еле слышное хмыкание?
Когда пришел в себя на кухне, оказалось – руки все-таки дрожали. Тьфу. Развел сантименты – долгожданное свидание, романтическое воссоединение... Охолони, Людвиг, любить Ворона уже не модно – в толпе не затеряешься. Так что осторожнее.
Когда шел забирать тарелки – руки уже не дрожали. Главное – не позволить себе улыбки, когда нащупываешь под тарелкой бумажный квадратик, который сам заботливо подсунул. Вдруг – с ответом.
День тянулся. Уйти пришлось уже ближе к ночи – страшные события в Доре располагали к сплетням. Выходить тоже было страшновато. До Нохи я скользил почти что невидимой тенью. Вот теперь на совести Ракана еще больше жизней. Нет, все-таки – забраться во дворец и отравить. Да, не почетно. Но что ж сделаешь – шпагой я владею прескверно. Пристрелить? В мечтаниях дорога была не такой неприятной.
Только забившись в свою скромную келью, я смог дать волю памяти и еще раз увидеть все то, что видел сегодня и, может быть, увижу не раз – если того слугу задавили в Доре.
Бледность, явно нехорошее состояние здоровья, какая-то отстраненность. Нет. Герцог из Багерлее не выйдет, даже если я на пару с Савиньяками спою ему под окнами серенаду. А и кошки с ним. Все равно я уже приехал и влез. Как всегда.
На маленьком бумажном клочке моей рукой было выведено:
"Чем могу служить, монсеньор?"
На обратной стороне тоже оказались буквы. Великое счастье – даже на две строчки. Мне даже показалось, что я вижу ехидную усмешку на бледном, усталом лице:
" Не надевать парик и поработать с речью. Потеряете мастерство, юноша."

7. Игрок. Прощание.

Прощайте, мой сеньор... Ведь тот, кого я вижу
Не вы, а если так... Мне, в общем, все равно.
Хоть смерть не есть позор, но ею я обижен.
Поверьте, мой сеньор, Вы умерли давно...
Канцлер Ги «Тоска»

А вы знаете, оказывается, быть диверсантом – плевое дело. Нет, правда, легко до ужаса – только осторожность соблюдать надо. Но осторожность – она нигде не помешает.
Пауля в тюрьме любили и уважали. Он вкусно готовил, шутил, рассказывал байки с севера, никогда не лебезил перед начальством и вообще был отличным парнем. Даже заикание его совсем не портило. И вообще, все скоро забыли, что его рекомендовала куртизанка. Я придумал ему целую жизнь – дядюшку, который все обещает умереть и завещать Паулю небольшой, но доходный постоялый двор – аккурат на перекрестке двух трактов. Любимую девушку, которая сейчас ждет его на этом самом постоялом дворе: она сирота и дядюшка взялся воспитывать ее. Мать и умершего отца, двух сестер и брата, каких-то друзей, любимого дворового пса, который жил у него в детстве... В общем, я вел себя так, как и положено любому уважающему себя шпиону – вживался в роль.
С тех пор, как мы обменялись первым сообщением, никаких записок личного характера я не писал. Все служило одной цели – информировать герцога о том, что его тараканье величество планирует устроить в качестве суда. Через Левия я беспрепятственно и быстро получал всю нужную мне информацию. Существовал негласный договор: я не спрашиваю, почему он мне помогает, а он не спрашивает меня, каким образом к герцогу просачиваются мои сведения. Кардинал тоже времени не терял – на душеспасительных беседах у него побывало довольно много народу; дворяне что-то стали подозрительно правоверными эсператистами. Особенно те, которым не нравилась политика новоявленного Ракана. Впрочем, мне это было не слишком интересно. Я жил в ожидании суда и учил себя терпению. Терпение, как известно, есть добродетель, о чем мне неустанно напоминал Левий. В последнее время мы с кардиналом сдружились. Ноха медленно превращалась в оплот недовольных существующим королем, и мне нравилось чувствовать себя немного заговорщиком. Внутри аббатства все подчинялись исключительно кардиналу, так что после того, как он меня представил, никто не препятствовал моим передвижениям. Впрочем, многого мне было не надо – библиотека, его личные покои и моя комнатушка в какой-то башенке, где из щелей немного дуло, зато и пробираться туда в темноте было удобно.
Работа почтовым голубем стала надоедать мне уже на второй записке – бездействие просто выводило из себя. Я привык делать что-то, а не работать связным между аббатством и тюрьмой. Разумеется, это было полезно, даже очень... Но мне хотелось сбежать к Лионелю... На худой конец – к Вальдесу. С вице-адмиралом я знаком не был, но я не сомневался, что у нас найдется много общих тем для разговора. Например, как именно придушить одного надоедливого короля.
...

– Я бы на вашем месте не доверил бы мне варить шадди.
Жаровня у Левия была превосходной, специи – тоже. Но вот только у меня таланта к этому искусству никогда не было. Готовить и смешивать зелья – сколько угодно. Но шадди – это какой-то особенный напиток: он словно впитывает в себя переживания и чувства того, кто стоит перед жаровней. Какое уж тут шадди в таком настроении...
– Но вы не на моем месте. Так что окажите любезность, – кардинал улыбнулся и снова погладил Альбину. – Кстати, куда вы отправили того чудесного юношу, который носил еду герцогу Алва в Багерлее?
– На север, – откликнулся я. – Самое ему место. Женится наконец-то на любимой девушке и заживет нормально.
В нашем разговоре отчетливо прослеживалась некая театральность – и неудивительно. Я обзавелся постоянным приютом в Нохе за несколько дней до суда. Пауля со всем почетом проводили до городских ворот – у него некстати умер дядя. Поэтому я, нервный, всклокоченный и неспокойный, пришел к Левию жить – окончательно, без всяких шныряний туда-сюда.
Шадди – это было средство меня занять. По спокойствию я напоминал бочку с порохом, к которой поднесли факел. И тоже периодически искрил. Не знаю уж, что было проще – успокоить меня или убить. На убийство кардинал не пошел из-за религиозных принципов. Поэтому мне достались жаровня и шадди. В конце концов, соберано был уже в Нохе. Левий обещал посетить его сегодня вечером. До того времени суток, которое можно было бы смело назвать "вечер", оставалось где-то полчаса, и они казались мне страшной вечностью.
Кардинал попробовал шадди. Честно говоря, я ждал более бурной реакции. Левий поморщился и отставил чашку:
– При всем моем уважении к вам – отвратительно. Вы никогда не варили герцогу шадди?
– Знаете, в обязанности шута это как-то не входит... – я нервно откинул назад капюшон. Вообще-то сутана не является моей любимой формой одежды, но приходилось терпеть. Сейчас можно было запросто встретить в коридорах Нохи ее бывшее Величество Катарину, которая на память никогда не жаловалась.
– По-моему, нам пора, – сжалился наконец кардинал.
...
Левий открыл дверь – изнутри она была не заперта. Перешагивая порог, я отметил толщину стен. Строители явно рассчитывали на очень секретные разговоры с Создателем: услышать снаружи что-то было практически невозможно.
– Здравствуйте, герцог, – Левий вышел на середину комнаты, словно ненароком кинув взгляд на лежащие на столе бумаги.
– Доброй ночи, ваше высокопреосвященство. Я полагал, вам надлежит молиться за мою грешную душу.
Герцог Алва был явно не в духе.
– Я немедленно приступлю. Как только представлю вам вашего нового слугу.
– С чего вы решили, что я нуждаюсь в слугах?
Глядя со стороны, можно было подумать, что герцог разговаривает с поленьями в камине. И что ответы поленьев его совершенно не волнуют.
– Ваше положение требует...
– С каких это пор положение государственного преступника требует что-то кроме плахи и приговора? – на этих словах соберано обернулся. На бледном лице читалась усталость – бесконечная, тяжелая усталость, от которой не избавиться с помощью сна.
– Вам решать, герцог, – Левий вышел за дверь. Может быть. Я, кажется, не заметил.
– Добрый вечер, юноша, – насмешливо поздоровался Ворон и сел в кресло у камина.
– Добрый вечер, соберано, – я откинул капюшон и сдержанно поклонился.
Зря. Не увидел удивленного выражения на его лице – если оно там было.
– Людвиг, вы тоже ударились в эсператизм? – когда я поднял голову, герцог уже улыбался. – Зря, это теперь не слишком модно.
– Я никогда особенно не следил за модой, монсеньор.
– Это было видно по вашему парику и заиканию. Итак, что привело вас в эти неприветливые края?
– Любопытство.
– Весьма похвально, – Алва поднялся, подошел к столу, взял стоявшую на нем бутылку и налил себе вина. – Неплохая "Кровь", но бывает и лучше. Скажите, Людвиг, а разве я не приказывал вам ехать в Алвасете?
– Вы не приказывали, вы советовали, монсеньор.
– Жаль. Иначе за невыполнение прямого приказа вас следовало бы пристрелить.
– Возможно, монсеньор. Но вы все-таки только советовали...
– А советов вы не слушаете. В вашем возрасте, Людвиг, пора бы уже начинать слушать умных людей. Если они вам встретятся. А пока и меня слушать не возбраняется. Ваше присутствие в столице нежелательно.
– Я это понял, монсеньор. Но ваша светлость обещали взять меня с собой.
– У моей светлости изменились планы.
– Возможно, но вы забыли уведомить меня.
– Ого, юноша! – Алва повернулся ко мне и поставил бокал на стол.– Вы предъявляете мне претензии?
– Что вы, монсеньор, – я смиренно склонил голову. – Просто напоминаю вам о ваших обещаниях...
– И заодно о том, что вы мне ничего не обещали... закатные твари, ну и что мне с вами теперь делать?
– Может, я справлюсь сам?
Ворон только покачал головой.
– Соберано, мне не требуется ваша забота. Только разрешение остаться.
– Можно подумать, без моего разрешения остаться вы тут же развернетесь и поедете в Алвасете... – герцог вернулся к созерцанию дров в камине. – Кошки с вами. Расскажите мне последние новости, Людвиг.
Крайне глупо думать, что что-то в этой жизни может повториться дважды. Ничего и никогда не повторяется, все изменяется и не возвращается из прошлого – если только призраком, но кому нужен призрак? Но в этот вечер я почти поверил, что в моей жизни не было ни Окделла, ни Излома, ни яда – ничего из того, что мне не хотелось бы вспоминать. Я болен жизнью герцога Алва, я в самом прямом смысле слова не могу без него жить – и я поверил, что все вернулось. Мы снова сидели у камина, снова можно было расположиться у огня, на низком табурете, и рассказывать, рассказывать – чтобы твой голос продолжал этот вечер, дарил ему бессмертие. Потому что пока ты не умолкнешь – этот вечер существует. Молчание означает смерть. Но тебе все равно. Говори, говори – пока можно, пока нужно, пока невозможно молчать – и неважно о чем. Пусть это последние новости, неутешительные сводки приближающегося конца света – все равно. Есть камин, есть ты, и есть, кому рассказать все это, есть, для кого длить этот вечер – самый лучший в твоей жизни, потому что ничто и никогда не повторяется. И пусть за окнами – зимняя ночь, а в глазах темно от собственных пафосных мыслей – кто их услышит? Крои анекдоты, смейся – пока можно. Потому что скоро, очень скоро будет нельзя.
...
К кардиналу я вернулся заполночь. Спать не хотелось, хотелось пить вино и ждать рассвета – старые привычки не так легко выкурить – малейший намек, и они снова тут как тут. Левий, правда, на мою умиротворенную улыбку внимания не обратил, сбросил на меня Альбину, которая тут же улеглась на коленях, и отправился за чашками для шадди.
Позднее я часто думал, какие кошки понесли королеву к кардиналу. Честно говоря, никакого внятного ответа я так и не добился. Но факт остается фактом: когда я услышал чисто женское: "Ахх!", то было уже поздно что-то предпринимать – я только поднял глаза, увидел побледневшую королеву и... и она упала в обморок. Хорошо хоть, у Левия в кабинете ковры мягкие.
Происшедшее было для меня такой неожиданностью, что в первую минуту я просто смотрел на упавшую королеву и не двигался с места. Когда первый шок прошел, я вскочил с кресла и склонился над Катариной. Типичный обморок... Вообще-то я мог ее понять: когда направляешься к кардиналу, менее всего ожидаешь увидеть юношу в рясе с кошкой на коленях, который явно не может быть кардиналом Левием. Ничего – очнется.
– Юноша, что вы сделали с королевой?
Надо отдать должное Левию – голос его был почти что спокоен.
– Я ничего с ней не сделал. Я ей просто показался.
– И кто же вас просил это делать, – Левий неодобрительно воззрился на меня, укоризненно качая головой, словно бабушка, поучающая шкодливого внука. – Ее Величество – дама впечатлительная.
– Гораздо хуже, что у Ее Величества отличная память, – проворчал я, помогая кардиналу устроить королеву в кресле. – И, скорее всего, ее обморок вызван не тем, что я при свете свечей напоминаю призрак, а тем, что она меня узнала. А меня, позвольте заметить, уже довольно давно считают мертвым. Так что королева, когда очнется, непременно спросит вас о том, что делал покойный шут герцога Алва в вашем кабинете. Плохие из нас заговорщики, ваше Высокопреосвященство.
На эту тираду Левий только поморщился и жестом велел мне убираться вон.
...
С утра я честно вслушивался во все посторонние разговоры. Но никаких легенд с участием призрака не услышал. То ли монахи нелюбопытны, то ли Ее Величество сегодня молчалива, но легенда не родилась. Мне стало даже немного обидно – всегда хотел побыть каким-нибудь романтичным призраком. Так как легенда не получила распространения в монастыре, я решил, что сегодня вечером наведаюсь к герцогу и в подробностях расскажу ему о происшествии. Как бы там ни было, а веселить соберано – одна из моих прямых обязанностей, и то, что вокруг нас сейчас аббатство, а не дворец, от исполнения этих обязанностей не освобождает.
Оказалось, все бывает когда-то в первый раз.
Когда я пришел в покои соберано, вечер еще только начинался. Неясными огоньками в наступивших сумерках трепетали только что зажженные свечи. Герцог обнаружился как всегда в кресле у камина. На столе, как я заметил, было полно каких-то бумаг, а поверх всего этого лежал пергамент с еще не просохшими чернилами.
– Людвиг? Я вас не ждал сегодня, – или мне показалось, или спокойный голос Алвы сегодня обогатился на какую-то не слишком веселую интонацию.
– Мне уйти?
– Нет, отчего же. Даже к лучшему, что вы сегодня решили заглянуть. Я как раз хотел обсудить с вами кое-что, – Алва поднялся из кресла и подошел к столу. – Преклоните колено, Людвиг Отто Вейнингер, – скучным голосом предложил он.
Поскольку звучало это как приглашения на чашечку шадди, я, не раздумывая, опустился на одно колено, рассудив, что голову прямо сейчас мне сносить не собираются.
– Отныне и навсегда я избавляю вас от всех клятв, которые вы успели дать мне, так или иначе. Я отменяю ваши обещания и свои прошлые приказы. Я отменяю приказ остаться, который отдал вам в нашу первую встречу. Отныне вы абсолютно свободны и вольны поступать так, как вам угодно. Встаньте.
Когда я поднялся с колен, Алва налил по бокалу вина и один из них протянул мне.
– Простите меня за некую театральность, но молодые люди вашего возраста обожают такого рода спектакли. Да и значительнее как-то... – он помолчал, потом, так и не отпив из бокала, взял со стола ту самую бумагу, которая лежала сверху, и протянул мне. – Вот. Держите. Здесь – окончательная часть вашей свободы. Теперь нас ничто больше не связывает, как бы вам ни казалось. А теперь, юноша, исполните мой последний приказ в память о вашей прошлой жизни – убирайтесь в Алвасете.
Бокал выпал из моих пальцев.
Алва с неудовольствием посмотрел на осколки и темно-красную лужу. Со стороны казалось, что здесь кого-то пристрелили. Честно говоря, в ту минуту мне очень хотелось, чтоб этим кем-то был я.
– Юноша, вы язык проглотили?
Я смотрел на герцога в немом удивлении и прекрасно понимал все, что он никогда мне не скажет. И то, что он просто хочет уберечь очередного наивного дурака, который связан с его именем, и что так гораздо проще прощаться, и что если бы меня не принесло сегодня к нему, то он, возможно, еще сомневался бы, но раз уж я пришел – само провидение подталкивает закончить все и сразу... И в Алвасете уже приготовлено все к моему приезду и, возможно, мне там будет очень хорошо... Но вот только плевал я на все "хорошо" вместе взятое. Я хотел быть здесь. Не в Алвасете, не в Придде, не в Торке, не в Гайифе – здесь! Рядом с ним.
– Вы все еще здесь?
– Я не хочу уезжать.
– Вы смеете ослушаться прямого приказа Властителя Кэналлоа?
– Смею.
– А просьбы?
Герцог со стуком поставил бокал на стол и посмотрел мне в глаза. У него был взгляд смертельно уставшего человека. Уставшего доказывать что-то кому-то.
– Просьба, Людвиг. Я прошу вас – возвращайтесь домой. Вам здесь не место. Никому здесь скоро не будет места, я скажу вам даже больше – да и не должно быть. Убирайтесь, господин бывший шут!
– Не хочу.
Еще мгновение Алва смотрел на меня, а потом, словно решившись на что-то, отвернулся к камину.
– В таком случае, – его голос снова стал спокойным и ленивым. – Делайте, что хотите. Я свое желание выразил. Мне все равно.
Я вылетел за дверь.
...
Больше всего на свете мне хотелось выполнить этот приказ. Именно. Убраться в Алвасете к кошкам. Потому что здесь мне определенно ловить нечего. "Делайте, что хотите" – ха! Да когда я последний раз хотел что-то для себя? Скромные желания скромного шута, ах да, простите, теперь уже бывшего шута – чтобы все вернулось на свои места! Естественно, включая этого самого шута.
Поздно, мальчик. Все на свои места больше никогда не вернется. Ты больше не шут, герцог больше не нуждается в твоих услугах, столица больше не Оллария, а Талиг стал Талигойей! Все! И меня здесь тоже больше не будет. Вот еще – жить в перевернутом отражении того, что пусть не любил, но чем восхищался. В Талигойе в услугах шутов более не нуждаются... Проверим, нуждаются ли еще в услугах наемного вора.
И если кто-то ждал, что я буду жалеть – к кошкам! Пусть даже это был я сам – я не собираюсь жалеть! Ничего, никого и себя – в первую очередь.
Кардинала Левия на своем пороге я не планировал.
– Куда вы собрались, юноша?
Обращение неприятно резануло слух.
– К кошкам, святой отец. Как было мне заповедовано только что вашим высокочтимым узником.
– Может, повремените до утра?
– Есть вещи, с которыми нельзя ждать, святой отец! – оказывается, во время метаний по комнате я успел собрать свои вещи. Подхватив сумку, я попытался обойти кардинала, но он никуда не собирался отходить.
– Освободите дорогу, ваше высокопреосвященство.
– Не освобожу. Сейчас ночь. Вам нечего делать в Ракане ночью – вас даже не выпустят за ворота.
– Не важно! Есть много способов.
Кардинал вздохнул и поднял на меня глаза.
– Я не знаю, о чем вы сейчас поговорили с герцогом Алва, но неужели вы думаете, что он отдает свои приказы в здравом уме и доброй памяти? Да и сами вы не похожи на здорового. Даже если вы не нужны герцогу – вы сейчас нужны мне. Останьтесь хотя бы до утра – исполните эту мою просьбу – возможно, что-то изменится с рассветом?
Я не знаю, что именно заставило меня вернуться к кровати и бросить на нее сумку. Возможно, то, что кардинал говорил вполне искренне, да и сам я понимал его правоту. Бросаться в ночь было, по меньшей мере, глупо, как и отказывать в просьбе человеку, предоставившему тебе кров.
В любом случае – я вернулся.
На душе было пусто. Как после урагана, когда буря уже осталась позади, и по берегу моря раскинулись живописные остатки судов, перемешанные с водорослями. Я с размаху бросился на кровать. Рука нащупала край пергамента – ах да, мне же было вручено какое-то письмо...
Я всмотрелся в строчки и расхохотался.
Ах вот оно как – рэйство?! Откупаемся? Рэй Фарсанте – ну надо же, удружили... Значит, освобождаете от всех клятв и обещаний? От всех связей? Дворянство...
Я снова откинулся на кровать, отложив бумагу. Раз уж так вышло... Я уеду. Честное слово, уеду. Ничего не бывает как прежде, и даже если я не успел сказать вам все, что хотел – это неважно. Важно то, что вы изменились, как изменился весь остальной мир. Бесповоротно. И в этом мире нет больше места для меня и для вас. Я никогда не строил воздушных замков, я знаю, что в этой истории просто не может быть счастливого конца. Только в сказках безродный мальчишка становится королем, женившись на принцессе. А про нас с вами не придумали сказок. И, наверное, не придумают никогда. Может, я даже расскажу кому-то эту историю. Закончится она нелепо, но пусть так. И я не расскажу всей правды, которая могла бы повредить вашей репутации. Я ведь один из немногих, кто знает, какой она была безупречной. Я никогда не забуду вашей доброты – вы сами оборвали ту нить, которая в будущем привела бы меня к смерти. Потому что я пошел бы за вами куда угодно, даже смерти в пасть, но ломиться туда против вашего желания просто не имею права. Вы же хотели, что бы я был в безопасности. И, наконец, самая страшная мысль той ночи: прощайте, мой герцог. Я люблю вас.