Началась вся эта история одним летним утром, девятого Весенних Молний, когда я, пробежавшись по расположению роты с инспекцией, направился в канцелярию – в очередной раз попытаться проверить беспокоивший меня слух. Я шел через нагретый солнцем плац и искренне надеялся, что нас не пошлют, как поговаривали, в Алат, на очередное усмирение бесконечно бунтующих местных. С одной стороны, логично – занимались мы подобными делами и в прошлом – однако с другой-то - обидно! Война уже не просто на пороге, а пьяно ломится в дверь – если б не алаты, мы бы тоже попытали счастья; на северо-западном фронте дриксы чуть не парадом проходят, а нас… Нет, так ни в чинах не продвинешься, ни трофеями не разживешься.
Занятый своими мыслями, я чуть было не забыл отдать честь попавшемуся на пути полковнику Мезеру. Тот остановился и с минуту внимательно рассматривал меня, стоящего навытяжку.
- А, Карлеоне, - терпеть не могу когда искажают мою фамилию – не алат какой-нибудь все ж, но так уж прижилось еще с начала службы, - Ты-то мне и нужен. Пошли, капитан, тебя хочет лицезреть некто из столицы. Ума не приложу, на что ты им сдался. – Он повернулся на каблуках, предоставив мне следовать за ним
Ого, подумал я. В Крионе я бывал раз пять, и ничего такого просто не успел сделать, да и не стали бы оттуда тащить трибунальских, в нашу-то кошкину глухомань… Наследство, по причинам совершенно очевидным, мне оставить никто просто не мог. Дознаватели? Вот это уже вероятнее…
В полковничьем кабинете меня ожидал ничем не примечательный тип с залысинами, одетый в черно-коричневое. К моему удивлению, Мезера он сразу же попросил удалиться.
- Если я правильно понял, я имею честь говорить с графом Эдвардом Карлионом? – да, начал он хорошо; так хорошо, что я некоторое время не мог понять как и реагировать – по полному титулу меня не называли уже лет, почитай, восемь. То есть «капитан Карлеоне» ему не нужен…
- Именно. А вот с кем имею не меньшую честь говорить я?
Я все так же оставался в предписанном уставом положении, а вот мой собеседник подошел ближе и обстоятельнейше представился:
- Я – Отто фон Хоттегипфель, барон, полковник, смиренный слуга его светлости Альбрехта II Беерманна, ну, и офицер по особым поручениям при особе его превосходительства посла моего герцога в Крионе.
Даже так, за моей головой прислали из Гаунау, которого я отродясь не видал. Я улыбнулся, как заставляла меня мать перед визитом гостей, и сменил положение – к начальству дипломат не относился.
- Польщен столь благосклонным вниманием господина посла, - знай свое место, барон – ты так, мальчик на побегушках, - но было бы весьма интересно узнать его причину.
- Разумеется. Итак, граф, - он, как и в первый раз, ощутимо надавил на титул, - я полагаю, вы осведомлены о ходе нашей войны с Талигом?
- Настолько, поверьте мне, полно, насколько у меня есть возможность, - я кивнул.
- Что ж, тогда для вас наверняка уже давно не секрет не только капитуляция северо-западной армии Олларов, но и сдача в плен маршала Поля Пеллота с рядом штабных офицеров и личной поварихой.
- Признаться, информацией о поварихе ранее не владел, - улыбка, немного скучающая, что нам до навозников да их поварих… Нет, но к чему он ведет?
- О, позвольте мне обогатить ваше представление о ситуации еще немного, - настал черед барона улыбаться, - упомянутый Поль Пеллот был произведен Великим Герцогом в генералы.
Мои брови поневоле взмыли вверх.
- Но, барон, зачем вашей армии битый маршал, даже и в качестве генерала?
- Не нашей, граф, а вашей. Талигойской. – барон откровенно наслаждался эффектом. Написанное на моем лице этому вполне благоприятствовало.
- В смысле?
- В данный момент в лагерях на наших южных рубежах из взятых нашими и дриксенскими войсками военнопленных формируется Талигойская Освободительная Армия, пока что численностью до десяти тысяч личного состава. Обмундирование наше, оружие дриксенское, - я слушал, только что не раскрыв рот; перед моими глазами рисовались картины в закатных тонах. – Единственно что, командный состав в основном тоже из пленных, пусть и в сопровождении достойных нашего безграничного доверия советников. Потому, собственно, мы хотим его немного, как у вас говорится, разбавить.
Так-так, кое-что начинает становиться понятным – однако прерывать барона определенно рано.
- Таким образом, мы решили работать с Агарисом, и, чтобы было понятно, речь – не об ордене Славы.
- Не хотите ли вы сказать, что принц Эркюль наконец хоть кого-то заинтересовал? – нехорошо так о сюзерене, но что делать, коль скоро оный сюзерен окончательно замучен ревматизмом, подагрой и Леворукий знает чем еще, а его сын, наш милый маленький Эридани, еще долго не расстанется с менторами? Барон чуть приподнял брови.
- Нет, пока я этого сказать не хочу. Не уполномочен – да и рано еще для таких акций. Нет, пока что мы бы хотели, чтобы вы, граф, воспользовались отпуском, который мы для вас уже выправили, и нанесли визит в Агарис.
- Предположим, я уже там. Дальше?
- Дальше вы получаете у Каллиоля, гоганского ростовщика, немного денег на текущие расходы – вот по этому письму.
Барон указал на шкатулку на столе. Шкатулка гайифской не выглядела – так что деньги и впрямь небольшие. А жаль!
- …И с этими деньгами набираю всех, кто хоть чем-то похож на талигойца?
- Зачем же, я бы не советовал. Во-первых, вам понадобится еще и корабль, да провизия на время пути, да мало ли что еще. Берите молодежь, породовитей и пообиженней. – Я кивнул.
- Время пути, пункт прибытия?
- Время не столь важно, Пеллоту еще собираться и собираться. Постарайтесь отплыть не позже, чем десятого числа Скал. Что до цели – Зеехундштадт, небольшой порт на востоке побережья Гаунау. Вас там дождутся.
- Что ж, рад началу нашего сотрудничества, - лучезарно улыбаясь, сказал я и пожал руку полковнику.
***
Морское путешествие было поистине чудовищным, что твои Закатные твари; я мог обернуться гораздо быстрее, но Астраповы врата закрыты для кораблей из Агариса. Идти пришлось вкруг Гайифы и далее, растрачивая невосполнимое время. Как будто этого всего было мало, где-то в водах Йерны мы попали в штиль и три дня ели, за неимением прочего, одни апельсины.
Далее, аккурат после мучительного дорогого ремонта в Нуху, мы еще и угодили в шторм, благо не столь страшный по сезону – «Мартине», вообще-то, могло хватить и его, но Создатель нам благоволил. Наша пинасса за свою жизнь покрыла хорны и хорны прибрежных вод с контрабандным грузом, и во владение нашей честной кампании перешла в предзакатном состоянии. А что прикажете делать, благородные эры, во всей компании деньги нашлись только у Уве Ванага да, гаунаусскими стараниями, у меня – тут уж или «Мартина», или сидим дальше.
Наша компания из шестнадцати Людей Чести набралась довольно быстро – молодежь еще можно было привлечь на романтику, тени Эрнани, пепел моего пра-пра-и-далее-дяди – хотя какой пепел, если его повесили… А если учесть, что не то что на войне, в армии был один я – то парни ну совершенно не представляли, куда направляются. Гнать таких в бой, тем более на офицерских должностях, было откровенно глупо – ну да ладно, медведи на советниках не разорятся.
Зеехундштадт – о, как же грубо дриксенское наречие! – оказался маленьким городишкой, кое-как перебивающимся на проходящих купцах. Встречающая делегация состояла из очень, очень молодого гауптманна и пары заморенных рядовых. К счастью, лошадей нам предоставили – очень, очень посредственных, однако. На нас стараются экономить вовсю – и это только начало, которое, как известно, лиха беда. Даже купчую на «Мартину» гауптманн Георг Рентельн реквизировал почти сразу; обидно – но ладно, все равно на гаунаусские денежки покупал.
Не буду затягивать мои скромные заметки, описывая нашу недельную дорогу через всю страну к южной границе, когда не раз и не два я чувствовал себя нянькой, посмешищем, Леворукий знает кем еще. Мои подопечные, казалось бы, давние знакомые и местами прежние сотрапезники, даже на марше – не дойдя не то что до фронта, до лагеря – ухитрились показать себя полностью безнадежными. На что-то походили разве что Петер Вельде, насколько я помню, потомок кого-то из баронов Гонта, да Марсель Валанс, тоже по крови какая-то мелочь еще из придворных Бланш; Рише, например, вообще верхом ездил с большим трудом, как и младший Берхайм. Как, интересно, они будут по Ноймариннен осенью – скоро уж, Летние Молнии вон за середину перевалили; а там уж и зимняя кампания. Зима. На севере. Предел мечтаний, ей-Создатель…
Так или иначе, до лагеря Грауфельд мы все же добрались. Я съехал с дороги, направившись вместе с главой нашего скудного эскорта к холмам чуть в стороне, откуда и осмотрелся. Было пасмурно, моросил еле видимый, взвесью рассыпанный по воздуху дождь. Лагерь раскинулся на берегу небольшой речки, которую Рентельн отрекомендовал как Рабе. Деревня, давшая ему название, располагалась к востоку; разглядеть ее возможности не было, но она явно не обещала офицерскому составу комфорта и развлечений. Сам лагерь, как рассказывал мне Георг в процессе осмотра, изначально был одним из учебных лагерей армии Альбрехта, но теперь отдан на откуп Пеллоту, который покамест здесь и квартирует, вместе со своими и гаунаусскими офицерами. Сюда и с юга, и с дриксенских лагерей сгоняют пленных, выразивших желание сменить сторону; интересно будет позже попытаться узнать, много ли желающих. В общем-то, нормальный учебный лагерь, весьма похожий на незабвенный Второй Гариканский, в котором я провел сколько положено времени; основательные казармы, склады, учебные плацы…
- Кстати, капитан, сколько рекрутов в лагере? – я повернулся к сопровождающему.
- Шесть тысяч с небольшим, впрочем, я не знаю, будут ли еще, - тот пожал плечами.
- Создатель, и это армия? Помилуйте, мы в Уэрте так на бунтовщиков ходим, - я мог только усмехнуться. Если это все, что нам дадут для фронта, то, видят все кошки Заката, я явно влез куда-то не туда… Рентельн посмотрел на меня с раздражением, которое он даже не стал скрывать:
- А вы думаете, вам доверят что-то еще? Не обольщайтесь… капитан.
- Что ж, с радостью предоставлю вам штурмовать Ноймар. Если дойдете, конечно, - я фыркнул и пустил коня обратно к дороге. На самом деле, брать к ногтю партизан в тылу этих бывших варитов – это хорошо, это нам делать доводилось. Главное, чтоб это обьяснили не только мне, но и генералу Пеллоту.
Все когда-нибудь кончается, кончилась и дорога. Моим кошкиным детям, как оказалось, заранее отвели часть офицерской казармы, где я и вознамерился их оставить. Сам же я, когда они наконец-то худо-бедно устроились на отдых, в сопровождении Рентельна отправился в апартаменты Поля Пеллота, помещенные на втором этаже канцелярии – торопливо как-то выстроенного, но добротного здания, выходящего фасадом на главный плац. Быстро пройдя через обиталище писарей, мы поднялись по лестнице, спугнув адъютанта – и, мокрые, уставшие и не слишком довольные друг другом, предстали пред эрзац-начальством.
Генерал армии Гаунау Поль Пеллот сидел за столом и почесывал пером ухо. Внешне он фамильно напоминал моего прежнего ментора по землеописанию – эх, противный был тип, зато брал недорого. Худой, с несколько выдающимися губами, чуть вислыми бровями и высоким, с залысинами, лбом. Был он чисто выбрит – все ж навозник, привычки так быстро не изжить – и носил монументальные очки горного хрусталя, какие увидишь нечасто и не задешево. На всем его лице, казалось, застыло какое-то вечное недовольство, как будто все, кого он видел в своей жизни с самого рождения, грубо нарушали армейский устав.
Он недовольно осмотрел нас, смахнул с рукава несуществующую пылинку и заговорил чуть дребезжащим голосом:
- Капитан…
- Рентельн, генерал, - подсказал ему Георг, - Прикомандирован инструктором на ваше усмотрение.
- Да, да… обещали кого-то прислать… Найдите майора Гетца, вы в его распоряжении. Да, скажите кому-нибудь в канцелярии, что я желаю видеть полковника Швер-Шверфельда… Более вас не задерживаю.
Капитан щелкнул каблуками и гордо удалился. Очки сверкнули, и генерал обернулся ко мне.
- Что же до вас, граф, - Надо же, и этот в курсе… хотя все ж неудивительно, - то я искренне рад встретить вас, и надеюсь, что ваше появление тут есть знак не только возвращения к благословенным корням, но и знак расположения к нашему благородному делу не только наших северных благодетелей, не только союзной нам благородной Гайифы, но и прекрасной Уэрты?
- Увы, вынужден вас разочаровать, господин генерал, - я чуть поморщился. Неужели он всегда так говорит? – У прекрасной, как вы отметили, Уэрты есть небольшие проблемы, которые потребуют некоторого, довольно непродолжительного, - Ну да, ну да, пока дышит последний алат…, - времени для решения. Пока же я здесь как частное лицо…
- Да, да, - подхватил тот, - как граф Карлион. Что ж, вы все равно дороги нашему делу. Ваше присутствие позволяет надеяться, что мы вместе окажемся способны вернуть нашу родину в лоно эсператистской цивилизации, взлелеянной еще Эрнани Святым…
Я внутренне усмехнулся. Вот уж на кого эсперу точно не надевали сразу же после рождения, а все туда же… Вспомнился мой примерно так же изъясняющийся на религиозные темы братец, и стало отчего-то так погано… А генерал продолжал нести Талиг по кочкам.
- …Поскольку очевидно, что власть Олларов без одобрения Святым престолом и послушными его воле державами не может считаться истинной, необходимо сменить ее на расположенную к братскому сосуществованию и добровольному сотрудничеству с Паоной, Эйнрехтом и конечно же Липпе. Злобное семейство узурпаторов, с приходом к власти которого страна осуществила поворот к дорогостоящей хищнической внешней политике, необходимо заменить…, - на миг он замер. От нечего делать я подсказал:
- Раканами?
Бывший маршал нервно посмотрел на меня, губы чуть искривились.
- Ну зачем же так сразу? Нет, когда-нибудь мы непременно вернемся к подлинно талигойским основам народной жизни, освященным благословением народа и церкви, на которых только и может зиждиться правление династии потомков обоих Эрнани, но… наступит ли, спрошу я вас, время это сразу после войны?
Я сохранил молчание, но собеседник генералу и не требовался.
- Важно понимать, что после нашей несомненной победы, после того, как мы приведем свои границы в единственно правильный вид, навсегда устранив препятствие к подлинному братству в Золотых землях…, - то есть отрежем себе ноги по самые уши..., - …мы должны будем твердою рукой искоренить возможную крамолу на всей территории благословенной Талигойи, - вырезать всех, кто возмутится предыдущим пунктом…, - …перераспределить блага, незаконно переданные Франциском своим безродным любимцам…, - утащить все, что не прибито гвоздями…, - и воплотить, наконец, бесспорный принцип «Талигойя для талигойцев», а не для проклятых кэналлийцев…, - сделать все, чтобы в Алвасете решили, что с таким связываться себе дороже…, - и только после этого думать о мирной жизни! И я спрошу вас, да-да, вас, эр Карлион, - о, как же он выделил «эра»! – готов ли принц… принц…
- Эркюль.
- Да-да, принц Эркюль, принять на себя такую ношу? Ну же, поделитесь со мной своим мнением, граф!
- Увы, нет, не готов. Его высочество немолод и болен…, - я пожал плечами.
- Вот поэтому я и принял решение сформировать Комитет Освобождения Талигойских Народов! Он решительно возьмет на себя верховную власть, твердо и незыблемо встав на страже грядущей победы. Его состав, впрочем, еще не точен, и у каждого есть не только надежда, но и обязанность принять участие в судьбах Родины. – Генерал улыбнулся; видимо, это был изящный намек на служебные перспективы. – Пока же с помощью наших гаунаусских друзей мы можем начать воспитание народа в таком духе, на данный момент – собственных солдат и военнопленных, но все еще впереди…
Воспитание? Да был бы я верен идеалам Людей Чести – я бы расстрелял его на месте. Я вообще не могу представить себе человека, который, не будучи взят в плен и как следует обработан, способен принять вышесказанное всерьез – а не как причину защищать Карла Оллара до последней капли крови. Вот только штука в том, что упомянутые идеалы у меня успели пройти, подобно юношеским прыщам; здесь же я, если кто еще не догадался, по причинам иным – сугубо своекорыстным. Талиг неизбежно получит свое, ввязавшись в войну практически со всем остальным миром – и если на его костях представился шанс попировать даже прежде ызаргов – так, простите, адрианов грех пропустить его. Но генерал все не унимался…
- И когда мы, друг мой, сможем наконец-то сложить со своих плеч ношу правления, лишь иногда помогая советом призванному ко всеобщему благу королю, - все любопытнее и любопытнее. Как бы Эркюлю не оказаться на обочине жизни…, - вот тогда Талиг…ойя, наша прекрасная, но так настрадавшаяся Талигойя, засияет подобно Литто на небосклоне!
Глядя на улыбочку Поля, я вспомнил вколоченные в меня строки некоего фельпского поэта: «Жаль только жить в эту пору прекрасную не доведется ни мне, ни тебе…».
- А теперь, дражайший эр Эдвард, коль скоро мы достигли такого согласия, - что немудрено, если, как я, только стоять и кивать, - я рад принять вас в дружную семью наших офицеров!
«Вот только гайифских семей мне и не хватало!» - бодро подумал я, предчувствуя окончание этого введения в фарс. Ну, Поль Пеллот, погоди, навозная твоя душонка… Вот только выиграем войну, а потом, как начнется раздел талигойского пирога, я лично организую тебе расстрел через сожжение на виселице.
- Я счастлив пожаловать вам, эр Карлион, чин полковника Талигойской Освободительной Армии! – генерал энергично хлопнул в ладоши. Из глубины комнат вышла кареглазая высокая брюнетка, похоже, рожденная в Эпинэ; в руках она несла зеленую бархатную подушечку, на которой лежало нечто трудноразличимое.
- Ох, позвольте вам представить мою дражайшую подругу – после войны мы непременно поженимся, и, прошу заметить, по эсператистскому обряду – разделившую со мной все нравственные поиски и тяготы жизни - Марион Нику!
Девица чуть поклонилась, не опуская рук, а я подумал, что свою взятую по олларианскому обряду супружницу генерал Пеллот таковой, видимо, уже не считает…
- Итак, полковник Карлион, носите сей знак с честью, и да не посрамите вы его. Так и будет! Орстон! – и он протянул мне взятое с подушки.
- Мэратон, - из вежливости рыкнул я. Ну надо же, все в кучу собрал, что след и что не след… Из рук генерала я взял знак различия. Оказалось, шеврон нарукавный, дриксенское нововведение; белая кайма, коричневое, какое-то очень уместно для всей ситуации коричневое поле – и золотая эспера, решительно и безаппеляционно все это перечеркивающая…
|