Первыми заморозками схватило дороги, и мы, наконец, распрощались с Грауфельдом. Согласно планам Швер-Шверфельда, три спешно доукомплектованных полка двинулись в направлении на Танненвальд, повторяя путь кадровой армии герцога, с тем, чтобы развернуться в тылу вставших уже на зимние квартиры соединений и в дальнейшем нести гарнизонную и охранную службу, способствуя сохранению ресурсов боевыми частями. Разумеется, все это полностью отвечало цели освобождения Талигойи и интересом ТОА как союзной армии...
Ладно уж, не на передовой – и прекрасно; я, знаете ль, всегда считал, что рев орудий совершенно не способствует долгой жизни – в значительно большей степени, чем загонная охота на партизанские отряды – буде таковые объявятся. Что же до театра военных действий – что я вам могу сказать? Существенно хуже, чем лесостепи Внутренней Клавии, но несколько получше – на первый взгляд – Черной Алати; в последнюю я бы, может, вообще не полез, когда б знал. А тут – и горы пониже, и население пожиже распределено.
Мой полк – тысяча пикинеров и пять сотен мушкетеров – получил под ответственность средний округ, территорию к югу от Берри и к северу от Рокантена. Судя по предоставленным мне картам, там не было крупных поселений, однако имелось много мелких деревень – учитывая ландшафт, так просто конфетка, жаль не для нас, а для местных. Карты, кстати сказать, были отличные – одно из немногого, за что мне следует благодарить нашего генерала-маршала, ведь изготовлены они были в Генштабе Талига, для Северной армии, которая с тех пор несколько поменяла расцветку знамен.
В сущности, задача была довольно проста: добраться до места дислокации (как таковое для моего полка было определено селение Бунцлау, как самое крупное в округе) и полностью расположиться на месте до того, как все завалит пушистым и душераздирающе холодным северным снегом. После этого, по самую весенне-летнюю компанию, нам вменялось в обязанность мордовать всех, кто косо посмотрит в сторону Гаунау.
Сама переброска не представляла большой проблемы – времени оставалось достаточно, проблема была в другом: полк – в немалой степени стараниями Вагенера и Рентельна – был, на мой взгляд, вполне готов к качественной гарнизонной службе, равно как и к охране коммуникаций герцогской армии; но подавить местное сопротивление – а о таковом уже появились первые свидетельства – он был не в состоянии. Эти олухи, эти дилетанты, эти… короче, вдруг меня дамы будут читать, мало ль… короче, в Гаунау сочли излишним учредить кавалерийские соединения в составе ТОА - а без должной мобильности я бы не стал в это дело лезть. Швер-Шверфельд в ответ на наше с Перри и Рокантеном общее возмущение смог только пожать плечами: лошадей якобы не вполне хватала на собственную армию Гаунау, спасибо еще, из выделенных фондов хватило на обозных упряжных лошадок…
Так или иначе, отбывать все же пришлось, и, последний раз церемониально напившись в таверне Грауфельда, офицеры повели свои части на юг. О самом марше рассказывать нечего – большое воинское подразделение редко когда испытывает большие проблемы до передовой - разве что с фуражом, однако до мест постоянной фуражировки зимующих гаунау мы покамест не дошли. Сначала двигались общей колонной, но у крохотного городка Кляйнфихте разошлись, оставив там штаб армии; до Бунцлау мы дошли также без приключений: ведущие дороги были зачищены еще до нас, а селение стояло как раз у шляха, кормясь в немалой степени с приезжих.
Большая часть домов стояла пустая – не верят нам местные, ох не верят; впрочем, я б тоже не стал. Некоторые, однако, остались – в основном небогатые, чересчур многосемейные, вдовы да старики.
Впрочем, неожиданно обнаружился и вполне преуспевающий, сметливый и чующий ветер типус – местный трактирщик, досточтимый Иоганн Брандт. Такой, знаете, самый что ни на есть типичный северянин-тавернщик, какие и в Агарисе есть: неминуемое брюхо – считай, вторая вывеска; лицо цвета мака на закате и явно тщательно обихаживаемые пшеничные усы. Именно он, вместо ушедшего еще с первыми известиями старосты, вручил мне нечто ужасное, видимо, долженствующее изображать ключ от города. Отсутствие города, стен вокруг него, ворот в них и замка на этих воротах его, понятное дело, совершенно не смутило, однако он радостно доложил, что уже вручал один какому-то гаунаускому майору. Надо понимать, для меня отковали второй…
Полагая, очевидно, что и мы направляемся через Бунцлау на передовую, Брандт радушно предложил мне и моим офицерам бесплатный кров и даровую пищу с выпивкой на все время нашего тут пребывания. Не менее вежливо я заверил, что все мои офицеры не отважатся отягощать доброго хозяина, однако я и мои батальонные будем только рады задержаться у него, согласно приказам командования… до весны. Надо отдать пройдохе должное, его улыбка померкла менее ощутимо, чем я ожидал – ох, будет, будет на солдатах отыгрываться. Ну да и пусть его…
Несколько дней мы обустраивались в округе: я распределял роты по селам, высиживая часы над картой вместе с Джереми Риггером, моим начштаба – его мне прислал лично Густав, он вообще тщательно подбирал штабы полков, полагая их своей стихией – и Георгом в его инструкторской ипостаси; рота Брегеля, расквартированная по пустым подворьям Бунцлау, прилаживала быт к зимней поре. Денег местным я платил, не скупясь – стоять нам тут еще долго, а напоследок, если понадобится, взыщем все сполна.
Ну а что до отдыха - разумеется, карты – по мелочи, деньги брать было почти неоткуда – да и тратить не на что; вино – и пиво, которое я по тихой грусти вновь ввел в употребление, благо на севере его варить любят и умеют, так что мэтр Иоганн мог предложить очень недурной лагер; и… девушки. Парадоксально, но с женским полом ситуация оказалась чуть ли не лучше грауфельдской: по крайней мере, даже замужние, оставшись без мужниного пригляда, куда охотнее кокетничали с солдатами (сперва я думал, как бы не потравили моих горе-вояк, однако нет – ничего сверх мелких краж пока не случалось), да и девицы временами не отставали – две попытки насилия были жестко пресечены бдящими сержантами и трибуналом, а в добровольное общение был отдан приказ не особо вмешиваться – нам тут обживаться.
Господа офицеры же – то бишь я, Риггер, капитан Брегель да периодически наезжающий Рентельн – к своему немалому удивлению обнаружили, что трактир Брандта остался при всей обслуге. Да-да, я имею в виду милейших разносчиц, выполнявших и целый ряд другой работы – покуда деньги есть. Все три девушки работали тут уже довольно давно, да и местных среди них не было – еще бы, в своей родной деревне ни одна девушка на такую работу тут на севере не пойдет – так что ничего плохого они нам не несли, тем более что в их лилейной частоте Брандт заливисто клялся.
И вот тут мне нежданно-негаданно повезло. Я уже говорил, что очень, очень не люблю северный женский тип, но одна из здешних девиц – брюнетка среднего роста и нетонкого стана – к нему, как вы понимаете, не относилась.
Я поговорил с ней немного на эту тему – оказалось, что да, ее отец привез жену из Эпинэ. Другой вопрос, что через пару десятков лет, одной сухой осенью, полдеревни выгорело в пепел, и Грете пришлось кормить себя самой – и, желательно, подале от бывшего родного очага. Добывать хлеб дева решила самым простым способом…
В общем, уже на первую неделю я обзавелся своей собственной Марион Нику. Грета всячески обихаживала меня, прибиралась в моей комнатке в трактире, готовила (и, что немаловажно, пробовала) еду для меня – ну и, конечно, согревала мою узкую койку.
Вынужден признать, что непосредственно… после я становлюсь обычно расслабленным и болтливым, притом тема разговора изменяется мной легко и незаметно.
Как-то, начав с разговора о касере – к которой приложил лапу мой давний, очень давний предок Марий Рубур – я закончил тем, что путано пересказал ей историю моего достойного семейства. Надо отдать девочке должное – она все это время слушала, приподнявшись на локотке.
- …Короче говоря, я думаю, что его просто достала мамочка. Знаешь, Грета, что забавно – у нас в Агарисе всякой закатной твари по паре, только Приддов ни одного нет… Нет, герцогов у нас вообще не встретишь – те или у себя, или на плахе, но там… ни единого младшего сына, ни единого племянника… Не живут. Странно, - Грета только молча пожала плечиками, - Так вот, мама его – Кунигунда, из Приддов-то и была. Мужа недоработала – тот всю жизнь сидел в Старом Карлионе да касеру гнал – а сын… Сын не таким крепким оказался, - усмешка… чуть улыбнулась и Грета…
- Ну, и поступил он, конечно же, как полный идиот. Неподготовленный мятеж, всего с, дай Создатель, третью гарнизона – и это когда весь генералитет собрался на поминальные торжества… Разумеется, к утру Брэндон уже висел.
Я знал, что девочка не понимает как минимум половины сказанного, но это меня не слишком заботило…
- Конечно, отобрали практически все – и Старый Карлион в том числе. Эх, а какое было хозяйство! Сколько в одну столицу вывозили! - в глазах девушки снова зажглось понимание, - Наверное, то, что Брэндон повис, только одному типу во всей семье по сердцу пришлось – Эмиасу, его двоюродному братцу и моему прапрадедушке, - я засмеялся. Грета усмехнулась:
- Что ж ты его так-то непочтительно?
- А чего его хвалить? Он-то еще за пять лет сбежал – сперва на север, к дриксам, да и там не прижился – ну и махнул в Агарис, к эсперадору на бесплатный харч. У нас в семье считается – из любви к святой свободе, но что-то меня сомнение берет.
- Проворовался поди?
- Не исключено, - серьезно покивал головой я, - ну, а как казнили Брэндона – так он сразу графом объявился, а церковь – как-то и не против…
- А в Талиге что – никого не осталось?
- То-то и оно, что осталось. Сын. Потомок того сына, Седрик, лет десять назад уже поместье взял в Дораке. Назвал Новым Карлионом…
А еще через пять лет, подумал я, дали ему титул барона за помощь тем, кого я своими руками давил – алатам. Как же прелестен вклад нашей семейки в уэртскую историю…
- Ну а сыну его, Вильяму, сейчас примерно как мне. Ну и поди теперь разбери, кто здесь графы Карлион, а кто нет.
Грета долго смотрела на меня, а потом неожиданно серьезно сказала:
- И думать нечего. Они победят – они и будут графьями; вы победите – ты будешь. И очень все просто.
Я мог только рассмеяться и поцеловать ее… может быть, я тут именно за этим?
***
Первая неприятность случилась только через три недели после переброски. Вестовой, посланный на запад, к Аптону, на пути назад, всего в полудне скачки, получил пулю. Он, к счастью, остался в седле и добрался до ближайшей нашей роты, где его и латают – смущало другое.
То, что выковыривать из плоти борца за Талигойю пришлось именно пулю. Не стрелу и не болт. То есть первоначальные надежды на простые охотничьи ватаги уже не оправдываются!
Ротный прислал записанный со слов раненого рапорт – довольно толковый, по крайней мере, место, где его настигла суровая рука народных мстителей, пострадавший запомнил довольно точно – так как не поленился спросить название ближайшей оставленной им позади деревни. Саму точку предстояло установить на месте, и на следующее утро я, взяв два взвода из брегелевской компании, отправился в Лаудитц – я посчитал, что лучше уж самому все увидеть – хотя бы ради первого раза. К четырем пополудни были уже там…
Лаудитц оказался крошечным хутором, не больше десятка дворов. Селяне не спешили выйти, но это мы быстро поправили, сами вломившись к сельскому старосте и изложив ему ситуацию. Разумеется, почтенный муж ничего не знал, не видел и ни в чем не участвовал. Я решил идти другим путем…
Полурота получила приказ пройти по каждому дому и вывести пред мои светлы очи каждого мужика, могущего поднять стандартный дриксенский мушкет. Разумеется, треск, плеск да бабьи крики… Конечно же, я не пожелал принимать в этом участия, потому просто стоял, скрестив руки на груди, глядя, как усилиями взводных передо мной помалу выстраивается разновозрастная цепь.
От этого увлекательного занятия меня оторвал стук копыт за спиною, от ворот. Я – человек на вражеской территории нервный, поэтому оборачивался уже с рукой на эфесе – но тревога была ложной. Явившееся мне чудное виденье сверзилось с серой клячи, в каковой я с удивлением узнал Иссерциала, нашего обозного одра; сам горе-всадник был одет также в серое, долгополое одеяние, а на груди, подобно цепям наград, нес эсперу и льва белой эмали. Здрассьте… Помимо всего прочего, на лицо поднимающийся и торопливо отряхивающийся служитель культа как-то не выглядел солидно… нет, не то чтоб я годился ему в отцы, но накинь мне лет пяток – так вполне. Такой, знаете, голубоглазый розовощекий блондинчик, краса и гордость неведомой дриксенской мамочки.
- Полковник! – приятным мягким голосом воскликнул он, - О Создатель, я вас нагнал! Я… я доложиться, вот!
- Ну давай… те, докладывайте…, - не сказать, что я ничего не понимал, но в душе еще теплилась надежда.
- Брат Феофил, из Ордена Славы, прикоми… прикамо… приписан к вам полковым капелланом. В ознаменование несения вашим… нашим полком воли Создателя в земли еретиков, коснеющих в невежестве и злокозненном блуде, вот, - он уставился на меня широко раскрытым светлыми глазами.
- Злокозненном блуде? Воли Создателя? – я поднял бровь, - Молодой человек, вы, собственно, послушание-то отбыли?
Мальчик ощутимо покраснел:
- Да… вот только что.
- Все ясно. Ну что, благословите, отче… Хотя эсператист тут, похоже, один я.
- Как так? А… а…, - он обвел солдат широким жестом, на личике читалось удивление девочки-гимназистки, впервые сведшей близкое знакомство с нашим братом офицером.
- Олларианцы, в основном Придда и Эпинэ. В других ротах надорцы есть – эти вполне могут, а так вообще у меня не было времени гонять личный состав из одной церкви в другую.
- Но… но как… но ведь эспера… и эсператизм…, - на лице юноши удивление сменилось детской обидой.
- Знаю, знаю, Чту и Ожидаю, - с расстановкой вымолвил я, - но давайте потом, у меня, изволите ль видеть, дела.
Два десятка мужчин разного возраста и сложения смотрели на меня одинаково тяжелым взглядом. Но нам не привыкать.
- Так, господа, раздеваемся до пояса. Кому надо – тем поможем, - я кивнул старшему первого взвода, и солдаты резво принялись понукать раздевающихся ноймаринненцев, сдирая ткань с наиболее непонятливых. Когда все было кончено, я пошел вдоль строя, не торопясь и не глядя на лица.
То, что я искал – характерный синяк на плече – обнаружился у хмурого детины лет сорока. Так обычно бывает, когда непрофессионалы стреляют из мушкета – отдача, что ж вы хотите...
- Ты – стоять, прочие – по домам. Хотя можете и посмотреть.
Когда пространство расчистилось, я увидел, что ближе всего к объекту моего интереса оказалась живописная компания – женщина в чепце, обнимающая худенькую девушку лет пятнадцати, и стоящий шагом ближе ко мне паренек, где-то шестнадцать лет, со сжатыми кулаками и оч-чень нехорошим взглядом.
- Так, сержант, - все тот же взводный-один, - из какого дома вы вытрясли этого человека - помните? Обыскать. Сверху донизу.
Солдаты радостно отбежали к дому. Его владельцы хранили гордое молчание – у них были проблемы поболее, чем дальнейший пересчет луковиц в погребе. Я обратился к полуголому главе семьи:
- Эсператист? Просто на всякий случай.
- Нет, я не еретик. Верую в Создателя нашего истинно, как сызмала учили, - ощущение такое, словно ему очень хочется плюнуть мне в морду, а слюны хватит только до сапог. Я повернулся к Феофилу:
- Как видите, исповедовать его у вас не получится, брат. Ну что уж теперь делать, там разберутся.
Где «там», уточнять не требовалось. Пастырь побледнел.
- Вот, полковник. Из погреба, меж бочек с солеными огурцами было.
- Ой как нехорошо..., - я покачал головой и тронул ствол мушкета, - он, похоже, ржаветь уж почти начал…
К мушкету прилагался зеленый гаунауский мундир – полный комплект, только без обуви… хотя… я скосил глаза на мальчишку – новые, крепкие сапоги. Сказочно. Между второй и третьей пуговицей колета – темно-красное пятно, обрамляющее тонкий разрез.
- Ну что скажешь?
Мужик наконец плюнул вниз, не попал и заговорил – сбивчиво, зубы клацают…
- А чего говорить, все равно, гнида, вздернешь. А только не жалею, нет. Тоже мне, армия, каждый дезертир иметый на дочку если руки вытягивать будет? Тьфу, никаких на пакость погребов не напасешься – закапывать. Слышь, ты, никто ничего не знал, ясно? Один я делал. Один.
- Да мне все равно, хоть всем Ноймаром, я не за этим. Всадника кто пострелял?
- Что, скажешь, тоже я?
- Скажу. Нет бы ты лук взял али самострел. Так нет, ты, полено, выбрал единственный на всю округу мушкет, да еще и выстрелил из него так, что отбил себе все плечо. В общем, все, сворачиваем балаган.
Я чуть отошел, махнул рукой сержанту: «Этого – повесить. Как раз ворота высокие…». Селянина взяли под руки – он пошел сам, не сопротивляясь. Мальчик дернулся за ним, но был подхвачен под руки солдатами.
- Так, так и стойте, - я подошел к парню, рвущемуся из рук, и закатил ему аккуратную пощечину; он оторвал взгляд от ожидающего петли отца и с ненавистью зыркнул на меня.
- Слушай сюда, малыш. Ты, конечно, можешь взять все тот же самострел и пойти в леса – но вот что подумай: женщины твои, я так думаю, кушать тоже хотят, так что… лучше работай. Дом ваш я жечь не стану, но если уйдешь из дому в вольные стрелки – мать и сестра просто помрут с голоду, потому что, ты уж мне поверь, вокруг война, дармоедов кормить не станет никто. Все, я сказал.
Я развернулся на каблуках, к уже мертвому телу, а мальчишку рывком откинули назад.
Мы ушли скорым маршем, за спиной мерно покачивался повешенный, но ни один камень с обочины в строй не полетел. Ни один. |